Метафизическое сумасшествие. Глава 8. О том, к чему может привести жажда познания
Тусклый свет зажженных свечей наполнял своим сиянием комнатку. Застывшие глаза Эль смотрели на подсвечник, пальцы скользили по неровной поверхности его ножки. В тот момент Дитрих был там, куда до сих пор стремился и ради чего безропотно согласился бы обречь себя на страдания еще большие, нежели те, что ему довелось уже пережить. Он чувствовал жизнь в своих руках, в своем мире, откуда еще можно было выбраться. Другая рука Эль спокойно лежала на дверной ручке. Ключ был надежно схоронен желанием Дитриха, наконец, окунуться в атмосферу этого изысканного блаженства, где его великие и ничтожные мысли двуликим образом отражали возвышенное чувство собственного идеала и унизительную, почти инстинктивную жажду заполучить предмет своего поиска – познание смерти при жизни; растянуть удовольствие до высшей меры, а потом застрелиться. Он не помнил морали. Точнее, не хотел больше ощущать совестливости, отравляющей любое удовольствие. Пришло время ослабить узду воли. Это был иной час, когда он был близок, как никогда, и мог, только протянув руку, предать все на свете, превратиться в нечто грешное, ибо грех мог возвести как в ранг жалкого отступника, так и в когорту великих людей мира сего. Не амбиции были повелевающей силой Дитриха, а снова страх. На сей раз страх упустить крохотный, доселе невозможный шанс, ставший теперь призрачной возможностью, зависящей лишь от степени его греховности и от времени. «Видит Бог, - думал Дитрих, - как не хотел я этого! Никогда раньше! Я не хочу больше ни райских кущ, ни огня преисподней».
Уходи, - сказал он Эль, - уходи сейчас же!
Она же стояла, как и прежде, и во взгляде ее не было ни малейшего желания покидать дом. В ее черных блестящих зрачках отражалось вздрагивающее оранжевым светом пламя свечи.
Убирайся, слышишь! – повторил он, немного успокоившись.
В ответ на это Эль все с той же выдержанностью в движениях и во взоре сделала несколько мелких шажков в его сторону. «Понимал ли я ее до конца?» С ее волос все еще стекали капельки воды, запутавшиеся, бродившие по темным локонам, старались они вырваться из этого плена.
Только молчи теперь! – единственное, что смог вымолвить Дитрих, обрадовавшись тому, что, выполнив долг перед самим собой, оказался не способен переубедить Эль.
Ему почему-то стало страшно слышать голос девушки, ибо в нем звучало желание жить. «Жить!» Минута, другая. «Дитрих, выжди!» - вертелось в голове. Еще минута. Свет от трех свечей мешает ему видеть. Что он хочет увидеть? Опять тьму? Так не достаточно ли ее в душе? Дыхание стало ровным. Часы пробили час ночи.
Уходи отсюда! Прошу тебя, - взмолился Дитрих, решившись, наконец, нарушить тишину.
С этими словами, сказанными вперемежку с нервным, неразборчивым хрипом, он, поднявшись с дивана довольно быстро, поймал пугливую руку Эль и резким движением прижал ее к стене. В свете, падавшим на странную пару у стены, можно было видеть женское искаженное усмешкой лицо, запрокинутую голову, шею, прикрытую неким подобием шарфа.
Истинно Дитрих не хотел ее смерти. И теперь уже не просил ее, а умолял уйти, зная, что именно сейчас, соверши она сей поступок, он был бы спасен и уничтожен одновременно. Но Эль и не думала уходить. Сумасбродство, бессвязный набор слов – вот чем он хотел прогнать ее, дабы избежать наказания, опьяненный алкоголем и глубокой злобой.
Ты знаешь, где существуют границы познания?.. Никто не знает! – сказал он, оставив свои бесплодные попытки прогнать ту, которой желал остаться. - Может так статься, что сознание не самодостаточно, но самоограничено. Оно обладает некоторыми «приемами»: качествами и состояниями для поддержания собственного существования. Я слышал однажды весьма и весьма таинственное предположение о том, что не столь важно, где, в какой оболочке наличествует корень сознания. Если она все же связана каузальной связью с головным мозгом, то деятельностью его и поддерживается. Так, возможно, человек тогда человек, когда способен творить сознание. В этом случае ты можешь сказать, что если я сошел с ума, то у меня нет прав к познанию.
Что вы вообще под этим подразумеваете? - стараясь высвободить свою руку, прошипела Эль.
Под чем?
Под познанием. Вы хотите сказать, что в любом случае: будете ли в здравом рассудке, или в помешательстве – никогда не остановитесь?
Ты, ты искушаешь меня! Разве не видишь, что твой ум слишком уязвим, что им легко манипулировать!
Вините, вините меня в этом! – с обидой и раздражением в голосе крикнула девушка.
Бог мой, Эль! Я не виню тебя! Я благодарен тебе.
С этими словами Дитрих отпустил ее руку и подошел к окну, выходившему на пересечение двух широких улиц. Можно было разобрать очертания старого фонтана, украшенного причудливыми фигурками каких-то языческих божков и флейтисток. В темноте, что царствовала по ту сторону стекла, кое-где отражались светлые отблески других окон. Теперь дождь прекратился, и только капли, стекавшие с крыши, монотонно стучали о выступ немного ниже подоконника. Он зажег еще десять свечей, висевших на двух стенах в бронзовых подсвечниках. Стало совсем светло.
Вы хотите, что бы я стала для вас человеком, над которым можно провести experimentum*? – сказала Эль.
Нет, нет! Ты могла бы стать моим последователем. Я мог бы передать тебе все знание, что получил с невероятным трудом. Как не дорожишь ты этой возможностью! – Дитрих говорил быстро и патетично, точно эти слова были преамбулой того, о чем хотел он поведать своей слушательнице, - Есть дилемма: два пути. Один – помогать мне, другой – я стану твоим учителем.
Ах, Боже мой, - спокойным приятным голосом ответила Эль, - это невероятно. Я не верю своим ушам, господин Акерманн. Это жизнь ваша сложилась по принципу: разделяй добро и зло, правду и неправду, друзей и врагов, учителя и ученика, помощника и раба. Но я свободна. Это глупо – что вы говорите.
Так ты не согласна? – не без удивления спросил Дитрих.
Нет, конечно, нет.
Хм… Так уж выходит – или со мной, или для меня!
С чего вы взяли, что я стану вам помогать? Может, вы меня с кем-то перепутали? – она засмеялась, оскорбляя своим смехом Дитриха, который давно уже не слушал ее.
Пойдем со мной, - быстро произнес он и жестом руки пригласил Эль присесть на старинный стул – предмет антиквариата, стоящий возле такого же архаичного столика на трех ножках. – Выпьем? Я принесу вино из той другой комнаты.
Эль села, положив рядом ключ, что теребила все это время и стала разглядывать красиво убранную комнату. Она заметила картину, изображающую двенадцать апостолов. Меж тем Дитрих вышел и тут же вернулся с двумя бокалами.
За то, что важно для нас обоих! – сказал он и, отпив половину, продолжал спокойным тоном. - А теперь выслушай меня. Я бы очень хотел тебе показать все то, что открылось мне. Я хочу поделиться с тобой этим, чтобы избавить от Одиночества, чтобы даровать благо освобождения. Теперь – в любом случае. Ты уже сделала свой выбор, ты не хочешь знать того, что я милостиво предлагал тебе, но все же, выслушай.
* эксперимент (лат.)