Психологические защиты. Патогенные виды защиты
Конфликты между инстинктивными потребностями и страхом или чувством вины не обязательно патологичны. Способ обхождения с конфликтами обусловлен тем, насколько нормально или патологично общее развитие индивида. Сохранившиеся конфликты обладают относительно малой интенсивностью и могут разрешаться без патологических последствий, пока целостная личность периодически удовлетворяет нормальные инстинктивные потребности.
Способность к разрядке напряжения посредством периодического удовлетворения инстинктов — лучшая гарантия ментального здоровья, а также предпосылка благополучной сублимации. Некоторые инстинкты, которые в детстве натолкнулись на защиту, использующую контрка-тексис, лишаются возможности периодической разрядки. Контркатексис не превращает отвергнутые инстинкты во что-то еще, а подавляет их. Разрядка инстинктов просто блокируется. Тем самым обусловлена утрата их связи с остальной личностью и сохранение в неизменном состоянии на бессознательном уровне. Прорыв этих инстинктов грозит возникновением невроза. Данное развитие объясняет два важнейших факта. Во-первых, отвергнутые инстинкты в поисках выхода оказывают постоянное давление. Лишенные прямой разрядки, они используют любую возможность непрямой разрядки, т. е. передают свою энергию другому побуждению, которое ассоциативно связано с ними, увеличивая силу этого замещающего побуждения или даже изменяя качество сопутствующего ему аффекта. Такие замещающие побуждения называются «дериватами». Большинство невротических симптомов представляют собой дериваты. Во-вторых, все патогенные виды защиты возникают в детстве, и не существует психоневроза, который не восходил бы к периоду детства.
Именно в силу изолирующего влияния защиты, возникшей в детстве, пациенты, чьи инфантильные сексуальные побуждения освобождаются и становятся сознательными, не стремятся просто их удовлетворить. После ликвидации зашиты изоляция прекращается и отвергнутые побуждения включаются в целостную личность. Они теперь компонент зрелой личности, т. е. становятся «взрослыми» влечениями и могут подвергаться разрядке. Соответственно, неизрасходованная часть побуждений сублимируется или более эффективно подавляется.
В обсуждении травматических неврозов отмечалось, что состояние чрезмерного возбуждения порождает потребность в блокировании стимуляции. Перцепция и другие функции эго блокируются или ослабляются сильным контркатексисом. Эти виды зашиты, особенно обморок — их высшее проявление, могут рассматриваться как модель, по которой формируются другие патогенные зашиты. Обморок представляет собой полное прекращение функций эго, другие защитные механизмы предполагают частичное прекращение функций эго.
В конечном анализе обморок как защитное блокирование подвергшихся опасности функций «произрастает» из глубинного биологического рефлекса, отвергающего не только такие функции, но и органы (автотомия). Этот рефлекс, нацеленный на избавление от перенапряженного органа ради сохранения гомеостазиса, может рассматриваться в качестве общего корня удовлетворения инстинктов и защиты от инстинктов.
Отрицание
Склонность к отрицанию болезненных ощущений и событий столь же стара, как и само чувство боли. Отрицание неприятной реальности во исполнение желаний очень распространено у маленьких детей и представляет собой простое выражение действенности принципа удовольствия. Способность отрицать неприятные стороны реальности — дубликат «галлюцинаторного осуществления желания». Анна Фрейд называет этот тип отказа признать неприятности «предтечей защиты». С развитием умения оценивать реальность явная фальсификация событий становится невозможна. Тенденция к отрицанию, однако, сохраняется. Особенно успешно отрицание болезненных данных внутреннего восприятия. Фрейд объяснял, что «пренебрежение» таким восприятием может быть компромиссом между осознанием данных восприятия и склонностью их отрицать. Утверждение: «Я рад, что у меня уже давно не болит голова», сделанное перед началом головной боли, означает: «Чувствую наступление головной боли, но пока еще могу ее отрицать». Высказывание: «Не знаю, кого символизировал тот человек в сновидении, наверняка не мою мать», означает: «Чувствую, что человек в сновидении символизировал мою мать, но пока еще могу это отрицать».
Попыткам отрицания на более поздних стадиях развития, конечно, препятствуют такие функции эго, как восприятие и память. Воспоминания о прошлом болезненном опыте, непроизвольно всплывающие в сходных ситуациях, вынуждают организм отказаться от галлюцинаторного осуществления желаний и простого отрицания. Склонность к отрицанию может преобладать, только пока эго не окрепло. Постепенное развитие эго и утверждение принципа реальности способствуют обогащению опыта, память улучшается, а склонность к отрицанию медленно ослабевает. Характерное разрешение противоречий в детстве состоит в том, что неприятная правда эффективно отрицается в играх и фантазии, но разумная часть эго признает правду и отдает отчет в игровой, или вымышленной, природе отрицания. «Отрицание в фантазии» отчасти сохраняется и у нормальных взрослых, которые, несмотря на осведомленность о досадной правде (а скорее, именно поэтому), способны наслаждаться грезами, отрицающими эту правду.
Однако у взрослых грезы такого рода имеют несущественное значение и представляют просто убежище, позволяющее на короткое время укрыться от бремени реальности, у детей же игра и отрицание очень важны. В зрелом возрасте только при тяжелых нарушениях оценки реальности (при психозах) возможны кардинальные отрицания. Менее тяжелые расстройства наблюдаются у каждого невротика: эго расщепляется на поверхностную часть, знающую правду, и глубинную часть, которая может отрицать правду, в результате происходит отрицание в фантазии. Зная истипу, невротик действует, словно ее не существует. Фрейд впервые описал этот феномен у фетишиста, знавшего анатомию женских половых органов, но в своих невротических симптомах действовавшего, будто женщины обладают пенисом. Иногда борьба между отрицанием и памятью доступна непосредственному наблюдению. Досадное событие то признается, то отрицается. Если в этой ситуации восприятию или памяти предлагается замещающий объект, хотя и относящийся к неприемлемому объекту, но безвредный, заместитель принимается, и борьба завершается в пользу вытеснения. Вытесняющее эго, одновременно вовлеченное в такую борьбу с восприятием и памятью, находится в поиске замещающей идеи или замещающего опыта. Возникает «голод по вуалирующему опыту». Приведенные факты объясняют существование ретроактивных «вуалирующих воспоминаний». Эго изыскивает в своем хранилище образы, которые можно предложить сознанию в качестве заместителя.
Материал восприятия, имеющего место во время борьбы, тоже тщательно анализируются на пригодность для формирования замещающих представлений. Эго обладает «свободной валентностью» для вуалирующего опыта и экономно расходуется на него. Ребенок часто испытывает своеобразное подкрепление, которое можно назвать «приказом запомнить». В процессе относительно безвредного опыта, формирующего, однако, основу последующих вуалирующих воспоминаний, он чувствует внутреннюю команду: «Внимание, эту сцену тебе следует запомнить на всю жизнь!» Иногда послание воспринимается не в качестве строгой команды, а как желание проверить свою память.
Между командой запомнить и феноменом «ранее виденного» имеется глубинная связь. Бессознательная ситуация в обоих феноменах схожа в том, что текущий опыт ассоциируется с вытесненным материалом и выступает в качестве его замещения. Хотя представление «о повторении опыта» сильно отличается от намерения «запомнить на всю жизнь», сопутствующие чувства в обоих случаях очень похожи. Временами феномен ранее виденного фактически связан с командой запомнить. Однако этот феномен свидетельствует, что вытеснение завершилось, и эго избегает напоминания о вытесненном материале, сам феномен возникает вопреки воле эго. В случае команды «запомнить на всю жизнь» вытесненное все еще в конфликте с памятью. Эго активно санкционирует текущий опыт, поскольку с его помощью надеется завершить вытеснение. Порой события вызывают переживания, подобные феномену ранее виденного: «Так, и на самом деле, правда, что...». Это может означать, что происходящее вызвало реминисценции о чем-то вытесненном, и вытеснение подвергается теперь опасности из-за случившегося (часто вытесняется чувство вины), которое воспринимается как нечто ужасное. Либо, напротив, происходящее дает понять, что реальность свободна от явлений, предвосхищаемых в связи со страшными бессознательными представлениями: «Мне больше не нужно бояться явлений, которые ошибочно я приписывал реальности». В этом случае переживание типа ранее виденного приносит облегчение и наслаждение.
Иногда определенные формы поведения по отношению к другим людям представляют попытки облегчить отрицание неприятных фактов. Например, очевидная цель лжи — заставить другого человека поверить в какой-то вымысел или, напротив, разуверить его в истипе. Бессознательно ложь оказывает такое же воздействие на самого лжеца. Попытка убедить кого-то в реальности выдуманных событий предпринимается, чтобы доказать возможность ошибки памяти. Жертва обмана выступает в качестве свидетеля, когда у лжеца происходит полемика между данными памяти и тенденцией к их отрицанию.