Если аналитиков, возможно, справедливо упрекают в том, что они рассуждают умозрительно, то большинство лабораторных экспериментов академической психологии бледны и оторваны от жизни. Совершенно отчетливо это проявляется в недавно вышедшем сборнике работ Г. Гольдштейна и Пола Э. Макги. Более отрадное впечатление производит диссертация Р. Зингер, которую мы уже упоминали. Исходя из одно- и многофакторной теорий, она пишет в своем автореферате:

«Для экспериментальной проверки достоверности этих данных были проведены следующие эксперименты: гетерогенной выборке из 50 испытуемых было предложено разбить на группы по содержанию 172 остроты различного рода. Затем тридцати студентам обоего пола раздали, предварительно убрав заключительные фразы, те остроты, которые не менее 90% испытуемых отнесли к категории «агрессивных», «сексуальных» или «невинно-нейтральных», и попросили дописать конец острот. При этом оказалось, что дополнения не были произвольными: содержание дополнений было детерминировано структурой начальных частей.

Основной эксперимент служил для установления величины неконгруэнтности, определявшейся по частоте несовпадения начала остроты с ее окончанием для трех содержательных категорий острот: «агрессивных», «сексуальных» и «невинно-нейтральных». Для этого использовались лишь те пункты, по которым было получено не менее пяти явно отличных по смыслу дополнений. Две группы испытуемых, состоявшие из 49 студенток и 53 студентов, должны были проранжировать пять концовок — сначала по степени их неожиданности, а спустя шесть недель — по степени их остроумия. Это позволило рассчитать ранговые корреляции между обоими критериями суждения. Если 12 корреляций одного человека в рамках одной категории оказывались гомогенными, к ним применялся метод усреднения. Эти усредненные корреляции служили размерными величинами для дисперсионного анализа, проведенного раздельно для мужчин и женщин. Поскольку при этом выявились различия в показателях корреляции для отдельных параметров, то на этом основании провели сравнение двух независимых друг от друга условий.

Результаты подтвердили многофакторную теорию. У обоих полов наибольшая корреляция между неконгруэнтностью и юмористическим воздействием выявлена для «невинно-нейтральных» острот, наименьшая — для «сексуальных». Остроты «агрессивного» содержания казались женщинам смешными уже при незначительном расхождении между ожидаемой и фактической концовками, тогда как у мужчин фактор неожиданности служил важной детерминантой восприятия шуток как остроумных равно и для «агрессивных», и для «невинно-нейтральных» острот».

Напомним, что психоаналитическая теория также относится к числу многофакторных.
Чтобы работа о юморе не осталась вовсе без юмора, приведем по одному примеру агрессивных, сексуальных и невинных острот с пятью возможными вариантами ответов — хотя бы в подтверждение того, что чувство юмора пока еще живо:

Отец, увидев блестящий школьный табель сына, говорит жене: «Умом он определенно пошел в меня!», на что его дражайшая супруга отвечает:
а) «Ясное дело, ведь мой пока при мне».
б) «Зато красотой уж точно нет».
в) «Разумеется, иначе мне бы не пришлось крутить с учителем».
г) «Будем надеяться!»
д) «Будь я поумней, у моего сына был бы другой отец».

«Папа, что такое помолвка?» — спрашивает с любопытством маленький Фриц. «Это примерно то же самое как если бы я тебе подарил велосипед к Рождеству, а ездить на нем разрешил только к Пасхе». Малыш хитро говорит:
а) «Неужели помолвленным тоже нужна хорошая погода?»
б) «А что, если раньше покататься без спросу?»
в) «Значит, помолвка — плохой подарок».
г) «Но кто же может так долго ждать?»
д) «А до Пасхи можно будет звонить в звоночек по чуть-чуть?»

«Официант, пожалуйста, кофе, только без сливок!»
а) «К сожалению, сегодня вернули только кофе со сливками».
б) «К сожалению, кофе кончился».
в) «К сожалению, сливки кончились, можно я вам принесу кофе без молока?»
г) «Без сливок не подаем, а то кофе слишком понравится».

Интересна еще книга Германа Хелмерса о речи и юморе ребенка (Helmers 1971). С социолингвистической точки зрения он приходит к следующим выводам:
1. Юмор как способ поведения ребенка представляет собой социальный феномен. Предпосылкой для возникновения комического как воздействия юмора является возможность образования «смехового коллектива».
2. Последовательность описанных мотивационных кругов (реальная оплошность третьего лица, фиктивная оплошность в остроте, фигуральная цепочка острот, игра слов, центробежная речевая тенденция) соответствует ранговой последовательности, в которой асоциальное высмеивание третьего все более отходит на задний план.
Тот факт, что существует ряд мотивов детского смеха, в которых высмеиваемое третье лицо отсутствует (и не подразумевается), указывает на то, что «чувство превосходства» как основа юмора относится скорее к принятым нормам, нежели к личности.
3. Предметом юмора являются, таким образом, общественные нормы, отчасти выступающие для ребенка как возрастные. Эти нормы в качестве выражения социальных отношений ставят перед ребенком требование реализовать определенный социальный порядок. Детерминированные общественно-исторически, эти нормы специфическим образом отражены в речи.

Из дальнейшей дискуссии выводится следующее определение: юмор есть поведение, которое в связи с кратковременным или продолжительным устранением норм репертуара социальной коммуникации вызывает по определенным правилам диалектические содержания, считающиеся комическими.

Мы рассмотрели важнейшие из великого множества работ по глубинной психологии острот и юмора с неизбежными экскурсами в другие разделы психологии, а также в гуманитарно-общественные науки. Мы полагаем, что речь идет о сфере предудовольствия, при этом за счет оттока энергии (прежде всего агрессивной, но также и либидинозной) облегчаются социальные процессы, которые в противном случае могли бы быть опасными для общества. Юмор рассматривается, в частности, как типичный защитный механизм Я, который, как и сублимация, лежит в области нормальной психологии.