«Из исследований Фрейда до сих пор менее всего оценено по достоинству научное значение тех, что связаны с психологией остроумия и комического. По-прежнему не понята их огромная важность, всё еще не использовано богатство психологических находок. Большинство авторов-психоаналитиков даже имеют обыкновение не обращать внимания на эту область, лишь вскользь упоминая книгу Фрейда или передавая ее содержание в нескольких фразах».

Этим пассажем Теодор Райк предваряет свою небольшую книгу «Удовольствие и страдание в остроте». С тех пор за сорок лет мало что изменилось. Как ни далеко мы продвинулись, однако прорыв в выяснении истинного значения юмора для метапсихологии в свете психоаналитического понимания человека так и не произошел.

Поэтому не остается ничего иного, как кратко изложить суть работы Фрейда об остроумии.
На мысль поработать над этой темой Фрейда натолкнуло наблюдение, что его студенты обычно смеялись над психоаналитическими толкованиями снов. Тогда он стал искать материал для сравнения; тщательное изучение имевшейся в то время литературы и бесчисленных отдельных примеров выявило обилие бросающихся в глаза совпадений. Он установил, что в качестве технических средств остряки используют отклонения от обычного мышления, смещение и абсурд. Среди прочих отличительных признаков остроты Фрейд отметил сгущение (то есть в известном смысле экономию) и замещение, изложение через противоположное или подобное, двусмысленность с игрой слов (косвенное изложение), а также унификацию (создание неожиданной связи). Острота может заключаться в слове или мысли, быть тенденциозной или нетенденциозной. Среди тенденциозных острот Фрейд выделяет агрессивные и непристойные. По крайней мере у слушателей острота должна вызывать удовольствие.

Для тенденциозной шутки, вообще говоря, нужны три участника: рассказчик, объект и слушатель, получающий удовольствие. Фрейд полагает, что источник удовольствия при тенденциозной шутке иной, чем при шутке безобидной, в которой эффект достигается исключительно благодаря техническому приему. Наряду с откровенно скабрезной, агрессивно-враждебной и циничной (критически-глумливой) он приводит еще и скептическую шутку. Источником удовольствия является то, что удовлетворяется тенденция, которой в противном случае суждено было бы остаться неудовлетворенной. Здесь мы имеем дело с экономией психических затрат. На пути к остроте первой ступенью служит игра, второй — шутка, причем удовлетворение от того, что здесь дозволяется запрещаемое критикой, одновременно является и способом получения удовольствия. В дальнейших рассуждениях Фрейд признает, что даже невинная шутка никогда не бывает вполне свободна от некоторой тенденциозности; она всегда преследует побочные цели: подкрепляя мысль, помогает выразить и защитить ее от критиков — мысль противопоставляется сдерживающей силе, критическому суждению. Удовольствие от остроты — это преду довольствие, которое возникает от того, что прекращается подавление.

Слушатель остроты экономит ту энергию, которая в противном случае потребовалась бы ему на устранение вытеснения. Если сам рассказчик не может смеяться, то энергия расходуется на существенную часть этого предудовольствия. Если для остроты обязателен третий участник, то для юмора это не так. Острота тем отличается от работы сновидения, что здесь предсознательная мысль на миг подвергается бессознательной переработке, результат которой тут же подхватывается сознательным восприятием. Это придает остроте характер озарения, хоть мы и говорим, что «придумали» остроту.

Комическое ведет себя несколько иначе, чем острота, поскольку здесь третий участник, выполняющий в лучшем случае функцию усилителя, не играет существенной социальной роли. Возникновение удовольствия от комических телодвижений можно объяснить тем, что человек сравнивает их с представлением о собственном движении, причем избыток энергии отводится через смех. Совершенно иначе обстоит дело с бессмыслицей и глупостью, комическое действие которых достигается как раз благодаря недостатку энергии. Таким образом, комическое может рождаться из прямо противоположных условий, проявляющихся то в избытке, то в недостатке, служащих источником удовольствия; это, согласно Фрейду, немало способствовало запутыванию проблемы.

Источником удовольствия от комического служит разность двух предсозна-тельных затрат. В конце концов Фрейд предположил, что весь комизм основывается, по сути, на частичной идентификации с самим собой как с ребенком.

Высвобождение неприятных аффектов является наиболее мощным препятствием для комического воздействия. Следовательно, юмор как возможность замещать такие неприятные аффекты проистекает из сэкономленной энергии аффектов. Благодаря этому удается избежать жалости, гнева, скорби, отвращения и т.д. Вот почему «смех сквозь слезы» является отчасти признаком аффекта. Фрейд считает юмор защитной деятельностью высшего уровня, которая служит защите от возникновения неудовольствия за счет внутреннего источника.

Итог книге подводят слова: «Как нам представляется, источником удовольствия от остроты служат сэкономленные издержки на сдерживание, от комизма — сэкономленные издержки на представление (катексис), а от юмора — сэкономленные издержки на чувство». Они представляют собой способы «воссоздания удовольствия от душевной деятельности, утраченного, собственно, лишь благодаря развитию этой деятельности. Ибо эйфория, которой мы стремимся достичь этим путем, представляет собой не что иное, как настроение некоторого периода жизни, когда нам вообще было свойственно совершать нашу психическую работу с малыми издержками, настроение нашего детства, когда мы не знали комического, не были способны к остроумию и не нуждались в юморе, чтобы чувствовать себя в жизни счастливыми». Позволю себе сразу же отметить, что Фрейд, при всей точности его оценки регрессивного момента, все же неверно оценил роль юмора в детстве, — скорее всего из-за нехватки эмпирического материала.

Читая эту раннюю книгу Фрейда, которая вся искрится новыми оригинальными идеями, не перестаешь наслаждаться, изумляться и восхищаться. В 1928 году Фрейд снова вернулся к вопросу о юморе. В одном небольшом эссе он так пишет о юморе: в триумфе нарциссизма заключено нечто величественное, в нем победно утверждает себя неуязвимость Я. Не надо отрекаться от юмора, «он утешителен, он означает не только триумф Я, но также и торжество принципа удовольствия, который может утверждаться здесь вопреки неблагоприятно складывающимся реальным отношениям». При этом человек ведет себя как ребенок, и сам тут же играет по отношению к этому ребенку роль умудренного жизнью взрослого. С точки зрения динамики это представляет собой гиперкатексис Сверх-Я. Если острота была вкладом бессознательного в комическое, то юмор есть вклад в комизм через посредство Сверх-Я.

Знаменательно, что на этом месте Фрейд вдруг резко обрывает эту, казалось бы, столь плодотворную мысль, и возникает ощущение, что он не отваживается развить ее до конца. Очевидно, теория Сверх-Я казалась ему еще недостаточно разработанной; Сверх-Я несколько неожиданно отказывается здесь от реальности и служит иллюзии. Сверх-Я говорит: «Посмотри, вот мир, который выглядит столь опасно. Детская игра — вот что было бы здесь как нельзя кстати, чтобы обратить весь этот мир в шутку!» Если бы Сверх-Я могло утешить Я с помощью юмора, это только лишний раз подкрепило бы гипотезу о происхождении Сверх-Я из идентификации с родителями.

Наш краткий обзор этой книги об остроте никак не передает все богатство и красочность сочинения, но он нужен нам для дальнейших рассуждений. Почти высокопарные слова вроде «величие», «благородство» и «достоинство», на которые Фрейд не поскупился здесь, говоря о юморе, понуждают нас продолжить эту линию.

Как я уже пытался написать в одной работе в 1957 году, логично было бы ожидать, что юмор будет причислен к разряду механизмов защиты Я. Анна Фрейд говорит в этой связи: «Всегда, когда внутри или вне анализа происходили преобразования аффекта, активно действовало Я». В этом свете проявляющееся в юморе Сверх-Я очевидно представляет собой близкую к Я часть того, что обычно называют Я-идеалом. Механизмы защиты служат для того, чтобы избежать опасностей со стороны (1) реальности, (2) инстинктивных сил и (3) аффекта. Значение юмора для первого и третьего случаев неоспоримо, но он, разумеется, необходим и во втором, поскольку смещения катексиса, которые здесь происходят, могут ослабить гнет влечения. Пренебрежение юмором как защитным механизмом может быть по сути объяснено лишь тем, что среди психоаналитиков бытует бессознательная тенденция не воспринимать юмор всерьез, несмотря на все безудержные похвалы, которые сам Фрейд и многие другие аналитики нашли для этого явления.

Райк, книгу которого мы цитировали вначале, совершенно верно отметил несколько пренебрежительное отношение Фрейда на тот момент к остроте. Удовольствие от остроты есть результат неожиданного устранения издержек на сдерживание. Речь идет о внезапном вторжении в запретную мысль.

Согласно Берглеру, смех — здоровый и необходимый интрапсихически обусловленный процесс разрядки, который служит снижению тревоги. Все формы остроумия, юмора и комизма направлены против специфической внутренней опасности, против угрызений совести, обвиняющей человека в том, что он является приверженцем принципа достижения удовольствия через неудовольствие, психического мазохизма. Смех пользуется следующей триадой: псевдоагрессией, дистанцированием и созданием искусственной мишени-противника. Правда, эта фигура мишени бессознательно воспринимается как проекция собственного Я-идеала, унижение которого создает иллюзию, что внутренний мучитель слишком слаб, чтобы стать опасным. Готовность к смеху тождественна осознанию вины плюс способности направлять с помощью бессознательных компонентов Я мелкие личные выпады против внешних представителей внутренних обвинителей.

Богатая мыслями книга Берглера тоже не лишена недостатков: складывается впечатление, что обоснование собственной теории Сверх-Я занимает автора больше, нежели сущность юмора.

Совсем иначе построена вышедшая в 1957 году книга Гротьяна «По ту сторону смеха». В основе остроты, считает автор, лежат агрессия, враждебность и садизм, в основе юмора — депрессия, нарциссизм и мазохизм. Гротьян показывает — здесь его взгляды совпадают с идеями Рене Шпица, — что с раннего детства улыбка и чувство юмора развиваются как выражение хорошего настроения и одна из первых форм межчеловеческого общения. Юмор является наивысшей интеграцией человеческих ценностей, позволяет человеку насладиться частичным возвращением к ранним стадиям развития и дать выход энергии, которая теперь не будет использована для вытеснения. Коммуникация с бессознательным создает предпосылки для творчества, свободы и здоровья.

Хотя сам Гротьян, по-видимому, даже не заметил, что его взгляд на развитие юмора едва ли согласуется с фрейдовской трактовкой роли Сверх-Я в осуществлении юмора, все же ему принадлежит одна немалая заслуга: опираясь на собранный им фактический материал, он опроверг распространенное заблуждение, что в сновидениях якобы нет никакого смеха и юмора, о чем, впрочем, знали уже Ференци и Фрейд. Мы не можем останавливаться здесь на его интересных анализах в отношении быка Фердинанда, Мики-Мауса и Алисы в стране чудес. Анализ смеха для Гротьяна — это исследование творческого взаимодействия между бессознательным и сознательным. Переживание удовольствия состоит в осуществлении собственных возможностей. В конечном счете он дает упрощенную форму первоначальной концепции Фрейда: острота возникает тогда, когда агрессивная тенденция вытесняется в бессознательное, соединяется там с радостным воспоминанием детства, а затем неожиданно вновь появляется на поверхности. Освободившийся теперь контркатексис отводится через смех, особенно, если удовольствие от юмора в процессе рассказа может эмпатически отразиться на слушателе. Если этого не происходит, то неудовольствие, стыд и вина возвращаются. Юморист не отрицает существования беды, он лишь показывает, что сильнее ее. Разумеется, победа эта не окончательная и не полная.

Теперь дадим ненадолго слово автору, не являющемуся представителем психоаналитической школы, однако серьезно работавшему над этой проблемой. Артур Кёстлер в своей работе «Акт творения» полагает, что возрождение в духовном смысле, как и творчество, может осуществляться посредством бисоци-ации: две прежде независимые мыслительные структуры соединяются друг с другом таким образом, что в иерархию вносится новая ступень. В доказательство Кёстлер приводит, в частности, такой пример: когда Галилей услышал, что приливы и отливы связывают с фазами луны, он воспринял это как шутку. Кёстлер ссылается на бюлеровскую «ага-реакцию», которую мы используем и в анализе для неожиданного осознания вытесненного содержания как следствия верного толкования.

В обоих случаях речь идет о переживании неожиданного озарения в рамках процесса вызревания. Столкновение бисоциированных контекстов Кёстлер назвал «хаха-переживанием», ухватив тем самым важный аспект комического, к которому относится также участие Оно в юморе.

Все авторы едины в своей высокой оценке роли юмора, остроумия и комизма в обеспечении защиты от тревоги. Смех всякий раз возникает при избавлении от опасности, устранении препятствий и внезапных прорывах мыслей, тем или иным образом меняющих реальность посредством опущений, преувеличений или сгущений. Точно так же все авторы сходятся во мнении, что здесь мы имеем дело с предудовольствием, то есть с догенитально обусловленными процессами. Здесь, однако, следует быть весьма осторожным.

Остроумие и юмор, несомненно, являются попытками решения проблемы на стадии незрелой личности, так что пафос высокой оценки, судя по всему, является своего рода реактивным образованием психоаналитиков на вопрос, не получивший удовлетворительного решения. Почти все авторы здесь с полным основанием цитируют Лессинга, который говорит, что узник, высмеивающий свои оковы, освободится еще нескоро, а ведь все в конечном итоге сводится к этому.

Острота есть попытка разом избавиться от тревоги и решить проблему на относительно незрелом уровне. Для этого уровня она — сравнительно хороший выход, но рационального долговременного решения не дает. Когда благодаря остроте разряжается напряженная ситуация внутри группы, это еще не само решение существующей в группе проблемы, а лишь предпосылка для решения.

Я, со своей стороны, постарался ввести в дискуссию о юморе понятие «несерьезного отношения», которым долгое время пренебрегали. Здесь совершенно однозначно речь идет об устранении или смягчении катексиса или контркатексиса, которое временно ослабляет амбивалентность и снижает опасность. Здесь речь может идти об отводе как либидинозной, так и агрессивной энергии, как о репрезентантах объекта, так и репрезентантах себя. В любом случае эта тесная коммуникация между Я и предсознательным, а иногда и бессознательным, всегда служит разрядке напряжения. Если же всерьез задаться вопросом, откуда может взяться это смещение катексиса, то, без сомнения, ответ может быть один: лишь через действие Я, устраняющего преграды, которые отделяют его от Оно или Сверх-Я. Это, однако, возможно лишь в том случае, если границы Я на отдельных участках и на короткое время становятся проницаемыми. При психозе же, согласно Паулю Федерну, эти границы недостаточно катектированы по всему фронту и на долгое время.
Обладающий чувством юмора человек является личностью, обладающей — в основном вследствие оральной фиксации — способностью к кратковременному соединению агрессивных содержаний с шутливо-инфантильными содержаниями Оно или дружественными элементами Я-идеала. Правда, нередко это означает известную слабость Я, однако вследствие таких прорывов в области предсознательного и бессознательного это Я приобретает хорошего союзника. При этом возникают относительно гармоничные отношения между личностными инстанциями, а также — благодаря специфической юмористической переработке агрессии — с внешним миром. Впрочем, определенные формы юмора можно трактовать и как реактивные образования, направленные против депрессивного настроения.

Такая точка зрения, которую нельзя считать окончательной, не отменяет прежних результатов психоаналитических исследований, а лишь переосмысляет эти результаты в свете фактов. Фрейд, несомненно, недооценивал роль шутки и юмора у ребенка, и его концепция была бы понятнее, сделай он акцент не столько на экономии, сколько на освобождении и разрядке, которые и так имплицитно содержатся в его концепции. Однако, если шутка не создаст предпосылки для вполне зрелого долговременного решения, то есть решения, основанного на испытании и освоении реальности, разрядка получается временная и мнимая. Мы хотели бы рассмотреть в этой связи несколько примеров.
Пятилетний ребенок берет с собой на прогулку плюшевого зайца и любящий его взрослый, приветливо обращаясь к нему, говорит: «Что это у тебя?» Малыш отвечает так же дружелюбно: «Это котик, который говорит "гав-гав"». Здесь перед нами совершенно явный пример детской шутки. Сообщение ребенка можно расшифровать так: «Дурачок, ведь мы оба знаем, что это заяц. Зачем же ты задаешь мне такие глупые вопросы?» Ответ представляет собой бессмыслицу, рефлексивным образом демонстрирующую нелепость вопроса, но он облечен в такую форму, что вряд ли способен вызвать агрессию, а только смех. Тем самым воссоздается основа для взаимного дружелюбия, хотя обоим собеседникам безусловно ясен — по крайней мере в предсознательном виде — истинный критический оттенок сказанного. Без сомнения, тут мы наблюдаем действие Я, состоящее в том, что агрессия на мгновение передается на переработку бессознательному, чтобы в форме бессмыслицы придать ей позитивный эмоциональный оттенок. Такое решение проблемы с оптимальным результатом доступно, однако, лишь ребенку, который хорошо знает взрослого.

Еще отчетливее мнимое освобождение проявляется в приведенном самим Фрейдом примере юмора приговоренного к смерти, которого в понедельник должны казнить, а он говорит: «Славно начинается неделя». Во-первых, здесь мы сталкиваемся с агрессивной остротой, в которой человек отрицает палача и судей, во-вторых, с нарциссическим юмором, который и перед лицом предстоящей смерти остается неуязвим в своем нарциссизме. Однако эта острота не является действенным протестом, и я бы хотел вопреки Фрейду предположить здесь наличие выраженного элемента покорности. Впрочем, и достигнутое предудовольствие в сравнении с реальностью выглядит жалким.
Благодаря Фрейду эта тема признана одной из важных задач психоаналитической антропологии, и он же оставил нам целостную концепцию, сохранившую и доныне свое значение после небольшой корректировки. Я считаю абсолютно верной точку зрения, что юмор должен быть включен в число защитных механизмов. Для многих людей он является идеальной возможностью справляться с угрозами, исходящими изнутри и снаружи, и это как раз те люди, которые особенно приятны в общении. Они избегают ненужных конфликтов, позволяют своим поведением решать — зачастую, как выясняется, сообразным действительности образом — проблемы и вносят тем самым существенный вклад в гармонизацию своего окружения — качество, которое именно в наши дни ценится по достоинству.