В одной из своих наиболее ранних, но опубликованных посмертно работ («Проект научной психологии», 1895) Фрейд обсуждает, каким образом в диаде возникает коммуникация. Я уже ссылался на его высказывание в другом месте (Spitz, 1957) и изложу его здесь еще раз: говоря об усилии разрядить импульс, проходящий по моторным путям, Фрейд обсуждает процесс разрядки, который становится необходимым из-за стимулов, возникающих внутри тела. В качестве иллюстрации своего тезиса он приводит потребность в пище. Фрейд поясняет: для того чтобы избавиться от напряжения, вызванного голодом, необходимо совершить изменение во внешнем мире, однако новорожденный беспомощен и добиться этого неспособен. Младенец может разрядить напряжение, вызванное потребностью, лишь с помощью диффузных и случайных проявлений эмоций — криком, иннервацией кровеносных сосудов и т.д. Подобная разрядка не может полностью ослабить напряжение. Стимул можно устранить лишь специфическим вмешательством извне, то есть предоставлением младенцу пищи. Помощь извне необходима, и младенец получит ее, если с помощью неспецифических и случайных проявлений разрядки в виде крика, диффузной мышечной активности и т.д. привлечет внимание человека из своего окружения.

Это рассуждение Фрейд завершает фразой, которая в концентрированной форме раскрывает целую область психоаналитического мышления: «Таким образом, этот способ разрядки приобретает чрезвычайно важную вторичную функцию, а именно установление взаимопонимания с другими людьми; тем самым изначальная беспомощность человеческого существа становится первоисточником всех моральных побуждений»

В немецком оригинале Фрейд (1895) использовал термин « Verstaendigung», который в данном контексте в первую очередь относится к коммуникации.

И с теоретической, и с терапевтической, и с профилактической точки зрения представляется крайне важным проникнуть в природу коммуникации между матерью и ребенком на довербальной стадии. В психоаналитической литературе эта тема еще не привлекла того внимания, которого она заслуживает. Философы, психологи и даже некоторые психоаналитики периодически высказывают неподтвержденные гипотезы о том, что коммуникация между матерью и ребенком основывается на экстрасенсорном восприятии или на телепатии. Я недостаточно компетентен, чтобы высказать свое мнение по поводу экстрасенсорного восприятия; мое исследование ограничивается рамками эксперимента и наблюдения. Соответственно, и к феномену коммуникации между матерью и ребенком я подходил с точки зрения экспериментатора-наблюдателя. В будущем должно быть проведено еще множество подобных исследований. Вполне возможно и даже вероятно, что в дальнейшем изучении этого феномена огромную пользу принесут современные достижения теории коммуникации. Все больше исследователей, как правило, математики и физики, а с недавних пор также неврологи и психиатры, начинают обращаться к кибернетике и теории коммуникации. Мой же способ исследования более прост, он едва соприкасается с границами этих крайне сложных методов.

Коммуникация у животных и человека

В моих попытках достичь некоторого понимания способов и каналов коммуникации между матерью и ребенком я мог опереться на исследования в области коммуникации животных. Эксперименты с животными предоставляют ученому свободу, которой мы не можем, да и не желаем обладать при исследовании человека. Поэтому этологам и зоопсихологам удалось сделать весьма важные открытия, позволившие вывести определенные общие постулаты, которые в той или иной степени могут оказаться полезными и при изучении коммуникации в диаде.

Животные общаются на уровне психологической интеграции, который приблизительно можно назвать аффективно-конативным: он фундаментально отличается от когнитивных и абстрактных функций вербальной коммуникации. Общение между матерью и ребенком в первые шесть месяцев жизни и даже до конца первого года также протекает на невербальном уровне с использованием средств, аналогичных тем, что преобладают в животном мире.

Животные, в зависимости от их вида, располагают различными средствами коммуникации. Как показал фон Фриш (1931), пчелы общаются с помощью того, что он именует «танцами». Этологи Конрад Лоренц (1935) и Тинберген (1951) продемонстрировали на рыбах, птицах и ряде млекопитающих, каким образом определенные формы поведения становятся способом общения. Это поведение состоит из сигнальных поз, а также из определенных звуков; те и другие имеют свойства гештальта. Подобные паттерны поведения не содержат сообщения, адресованного одним субъектом непосредственно другому. Сообщения относятся к наиболее элементарным формам проявлений, которые Карл Бюлер (1934) назвал экспрессивными. Паттерны поведения выражают то, что я, за неимением лучшего термина, назову состоянием духа, настроением, аффективной установкой, связанной с непосредственным переживанием субъекта. Это неконтролируемая и ненаправленная реакция на стимул, воспринятый субъектом.

Реакция со стороны второго животного при демонстрации подобного паттерна поведения выглядит так, словно он воспринимает это поведение в качестве сообщения, адресованного лично ему, однако эта видимость обманчива. На самом деле второе животное также реагирует лишь на воспринятый им стимул, а не на сообщение. Восприятие стимула вызывает у второго субъекта поведение, являющееся копированием, гомологом или дополнением воспринятого стимула.

Биренс де Хаан (1929) провел разграничение между подобной коммуникацией и человеческой речью, назвав язык животных эгоцентрическим, а человеческий — аллоцентрическим. Термин Би-ренса де Хаана «эгоцентрический» не имеет ничего общего с психоаналитической концепцией Я. Этот автор, как и Пиаже, именует «эгоцентрическим» все, что «сосредоточено на субъекте»; поэтому, называя язык животных эгоцентрическим, он подразумевает, что тот не обращен к другому животному, а остается лишь выражением внутренних процессов. Ту же позицию занимает и новорожденный, еще не обладающий собственным Я. Издаваемые им звуки являются выражением внутренних процессов и никому не адресованы.

Джордж Мид (1934) проиллюстрировал особенности этой формы коммуникации (хотя уже на более высоком уровне) следующим примером: когда собака А лает, а издали ей откликается собака Б, то собака Б не может знать, имеет ли ее лай какое-либо значение для собаки А, не говоря уж о том, какое это могло бы иметь значение. Нам, наблюдателям, известно, что лай собаки Б окажется стимулом для А и что собака А в свою очередь ответит лаем, выражая свои чувства по поводу того, что она получила такой стимул. Однако собака Б не может этого знать, поскольку ее лай является эгоцентрическим, а не аллоцентрическим, как язык человека.

В развитии человеческой речи эта примитивная форма общения представляет собой филогенетически обусловленное наследие, которым мы уже с рождения обладаем в виде предрасположенности. Позднее на эту филогенетическую предрасположенность наложит-ся специфически человеческое онтогенетическое развитие. Этот онтогенетический привой будет состоять из аллоцентрической (направленной) и произвольной коммуникации, происходящей посредством семантических сигналов и знаков. Высшей ее стадией станет развитие символической функции.