В этом исследовании я попытался представить полную картину своей работы в области генезиса первых объектных отношений и их компонентов, рассказать об их последовательных стадиях, выявленных при нормальном развитии, а также о некоторых видах расстройств, возникающих на первом году жизни. Эта картина остается наброском, во многих отношениях несовершенным. Дальнейшие исследования будут проводиться с помощью более тонких инструментов и, несомненно, расширят, модифицируют и уточнят мои данные; они приведут к более четким формулировкам и новому набору понятий. Следовательно, то, что я излагаю, — это лишь первый шаг, попытка пролить свет на ряд феноменов и подчас увидеть в них нечто весьма неожиданное.

Я указывал, что естественный процесс установления объектных отношений в качестве предпосылки нормального развития и функционирования психики — условие необходимое, но не достаточное. Я обсуждал отклонения в установлении объектных отношений и расстройства психического развития младенцев, связанные прежде всего с этими отклонениями. Некоторые из расстройств раннего детства, будь то психогенные или психосоматические заболевания, обнаруживают поразительное сходство с состояниями, которые мы наблюдаем у взрослых. Я показал, что это сходство отнюдь не означает гомологии или хотя бы аналогии между расстройствами у младенцев и психическими заболеваниями взрослых. Напротив, я подчеркиваю, что патологические процессы, наблюдаемые в младенчестве, представляют собой независимую клиническую картину sui generis, поскольку они возникают у организма, психическая структура которого полностью отличается от структуры взрослых.

Однако если столь серьезные расстройства, как некоторые из тех, что я описал, развиваются в период формирования психики, они неизбежно оставляют рубцы в структуре и функциях психики. Эти рубцы становятся locus minoris resistentiae1, где и закрепляются расстройства более поздних периодов. Болезнь, проявившаяся позднее, может относиться или не относиться к совершенно иной нозологической категории. Этот вопрос требует дальнейшего исследования. Однако я считаю вполне вероятным, что ранние психогенные расстройства у младенцев порождают предрасположенность к дальнейшему развитии патологии.

На данной стадии нашего знания это предположение остается гипотезой, которая, по-видимому, подтверждается клиническими и экспериментальными исследованиями, а также наблюдениями Анны Фрейд (1958), Джона Боулби (1953), Патнема и др. (1948), Маргарет Малер (1960), Берты Борнштейн (1953) и многих других (см. также: Lebovici and McDougall, 1960). Однако решающее доказательство, подтверждающее или опровергающее мои гипотезы, появится тогда, когда будет проведено достаточное количество длительных исследований, начиная с момента рождения.

Тем временем даже столь осторожная рабочая гипотеза открывает новые возможности в сфере профилактики и терапии некоторых расстройств, как детских, так и взрослых. Некоторые идеи относительно профилактики я изложил в своей работе «Психиатрическая терапия в младенчестве» (1950а).

В области терапии уже предпринимались соответствующие попытки под названием анаклитической терапии (Margolin, 1953, 1954). Поскольку и детские, и взрослые расстройства, по-видимому, связаны с теми психическими рубцами, которые молено проследить до ранних патогенных объектных отношений, логично предположить, что соответствующие терапевтические процедуры также должны восходить к довербальному периоду, предшествующему и эдиповой, и догенитальной фазам (Spitz, 1954).
Результаты, полученные в ходе настоящего исследования, указывают, что расстройства в формировании наиболее ранних объектных отношений, вероятно, влекут за собой значительное нарушение способности подростка и взрослого к установлению переноса в терапевтической ситуации. Маргарет Малер (1952) обнаружила две предтечи подобного неправильного развития малышей и назвала их аутичный и симбиотический ребенок. У взрослых явлениями, аналогичными аутизму, представляют собой недостаток контактов, уход в себя, а в острых случаях — кататония. Симбиотический ребенок, в свою очередь, подобен взрослому пациенту, обнаруживающему определенные формы патологической влюбленности и крайней зависимости с заметной тенденцией к суициду.

Я полагаю, что доминирование хороших объектных отношений является основополагающей предпосылкой способности устанавливать перенос. Поэтому феномен переноса был впервые обнаружен в психоаналитической терапии невротиков. При неврозе первоначальный конфликт происходит через несколько лет после установления объекта, то есть наиболее ранние объектные отношения у невротика складываются относительно благополучно.

С другой стороны, некоторые наши пациенты оказались слишком нарциссическими для того, чтобы поддаться психоаналитическому лечению. До недавних пор считалось, что такие пациенты вовсе неспособны к образованию переноса. Теперь мы знаем, что дело обстоит не совсем так, однако создание подобных нетипичных переносов чрезвычайно сложно и требует изменений в технике терапии. Эти изменения можно отчасти смоделировать в соответствии с процессом, который приводит к появлению способности к переносу, то есть исходя из истории развития объектных отношений и, в частности, из индивидуальных нарушений объектных отношений у конкретного пациента. Другими словами, терапевт должен предоставить пациенту то, чего не хватало в его объектных отношениях. Диагностирование подобной депривации облегчается фактором стадийной специфики: специфические эмоциональные проблемы пациента могут быть прослежены на основании его специфических точек фиксации (Spitz, 1959).

Это исследование поднимает еще целый ряд вопросов, которые я едва затронул или полностью опустил. Одной из проблем является социологическое значение этих данных. В первых разделах книги я указал, что объектные отношения — это основа социальных отношений. Я не могу окончить эту книгу без краткого обзора объектных отношений в социологической и исторической перспективе.

Что означают первые объектные отношения для социальной структуры? Фрейд наметил ответ в своей книге «Психология масс и анализ Я» (1921). Основываясь на феноменах любви и гипноза, Фрейд сформулировал концепцию «массы из двоих», происхождение которой он проследил до первоначальных отношений мать -дитя. Фрейд выявил, что переходные отношения между гипнотизером и гипнотизируемым служат прототипом отношения группы к своему лидеру.

Все последующие человеческие отношения, имеющие объектные характеристики, — отношения любви, отношения, возникающие при гипнозе, отношение группы к лидеру и, в конечном счете, все межличностные отношения впервые закладываются в отношениях мать - дитя. Поэтому наше исследование дает отправную точку для понимания условий, которые превращают человека в социальное существо. Аффекты и аффективные взаимодействия играют центральную роль в подобной констелляции сил и условий. Способность человеческого существа устанавливать социальные контакты приобретается внутри отношений мать - дитя. Посредством этих отношений подвергшиеся слиянию влечения направляются на либи-динозный объект, и тем самым закладывается фундамент всех дальнейших человеческих отношений.

Исследования антропологов, таких, как Маргарет Мид (1928, 1935), Рут Бенедикт (1934), Кардинер (1939, 1945), Редфилд (1930), Монтегю (1950) и многих других, обнаружили тесную взаимосвязь между отношениями матери и ребенка внутри конкретной культуры, с одной стороны, и формами культурных институтов этого общества — с другой. Однако эта тесная взаимосвязь не должна интерпретироваться в качестве простой причинно-следственной связи с той или иной стороны. Я указывал (1935), что сам по себе способ воспитания детей в данном конкретном обществе не обусловливает характер культурных институтов этого общества или форму отношений между его взрослыми членами. И наоборот, форма и интенсивность отношений мать - дитя в конкретном обществе не может полностью определяться господствующими в этом обществе культурными институтами. Эти два фактора неразделимо вплетены в единый процесс, влияя друг на друга в ходе историчес
кого развития. Они воплощают совокупность исторических, традиционных и связанных с окружающей средой сил, доминирующих в обществе.

Природа культурных установлений задает пределы, в которых могут функционировать объектные отношения. Кардинер (1945) в своем исследовании племени алор приводит хороший пример. В обществе племени алор роль женщины сводится к работе в поле, тогда как мужчины занимаются своими делами.

Женщины трудятся в поле, в то время как мужья вымогают деньги. Мать кормит ребенка на рассвете и не берет младенца с собой, оставляя его на произвол судьбы или на попечении кого-либо из старших братьев или сестер, которых отнюдь не радует эта обуза и которые не испытывают ни малейшей любви к младшему. Каждый день в этой деревне натыкаешься на едва переваливающихся на ножках малышей, которые рыдают вслед матери, умоляя взять их с собой. Любой член племени алор готов жаловаться на то, как часто мать покидала его в детстве.

...Нет такого периода в жизни ребенка, когда бы он мог сполна насладиться родительской заботой и нежностью. Как только ребенок, особенно женского пола, подрастает, он вынужден всерьез помогать матери...

Что же мы наблюдаем у этого народа? Они не испытывают привязанности к родителям... их совесть весьма мало развита; провинившись, они испытывают лишь страх. Отношения между полами омерзительны, и все виды человеческих связей... весьма серьезно нарушены.

...Племя алор подозрительно, полно недоверия к самим себе и ко всему миру. Они насторожены, всегда готовы к отпору и в то же время трусливы, неуверенны, им постоянно мерещится какая-то угроза...

...Способность к взаимопониманию развита крайне мало... они не имеют ни малейшего представления о том, что происходит в душе собеседника. Если какие-то элементы кооперации и отмечаются, то она возникает исключительно из практических соображений и отличается ненадежностью. Обмениваясь знаками внимания, стороны всегда норовят обмануть друг друга.

Творчество им незнакомо, искусство примитивно и бедно. Они спокойно относятся к разрухе и обветшалым жилищам, живя лишь нынешним днем и не пытаясь планировать. Фольклор насыщен постоянным мотивом родительской ненависти... Это племя незнакомо с понятием добродетели и не имеет понятия о награде за хорошее поведение.
Из трех факторов, обеспечивающих тем не менее выживание племени, которые называет Кардинер, для нашей темы важны два: «Этому обществу ни разу не пришлось столкнуться с внешней опасностью в форме голода или нашествия... у них практически не развита агрессивность, то есть эмоциональный тон агрессии весьма отчетлив, однако способность осуществить агрессию очень мала».

Нравы и традиции племени алор вынуждают мать бросить ребенка и уйти на полевые работы, а отца вечно отсутствовать. То есть общество обусловливает недостаток объектных отношений для младенца точно так же, как в случае с младенцами, лишенными аффективных ресурсов, которых я описывал в главе XIV. Недостаток объектных отношений препятствует индивиду завязывать или поддерживать межличностные отношения с другими взрослыми членами своей общины, если это не связано с непосредственной экономической выгодой. В свою очередь ущербные отношения между взрослыми этого племени определяют природу культурных институтов и позиций, которые регулируют все и вся в межличностных отношениях, включая отношения матери и ребенка. Порочный круг замыкается.

Данная констелляция факторов обеспечивает в течение поколений неизменность культурных форм в жестком традиционном первобытном обществе, и, напротив, наше западное общество подвергается достаточно внезапным изменениям социальных условий в результате экономических, идеологических, технологических и прочих трансформаций. Эти произвольные и зачастую неожиданные трансформации в том числе модифицируют и общую схему отношений мать — дитя. В течение последних трех столетий мы подверглись по меньшей мере двум весьма существенным трансформациям такого рода:
1) постепенному упадку патриархальных авторитетов в результате распространения протестантизма (Spitz, 1952);
2) быстрому ухудшению отношений мать - дитя, начавшемуся примерно сто лет назад с развитием индустриальной промышленности. Соответствующее изменение идеологии позволило вовлечь также и мать в фабричную работу, и она оказалась столь нее оторванной от своего дома и семьи, как и женщины племени алор.

Эти два фактора, упадок патриархальных авторитетов и отсутствие матери, обеспечили условия для стремительного распада традиционной западной семьи. Последствия дали о себе знать в нарастающей подростковой преступности и во все увеличивающемся количестве неврозов и психозов среди взрослых членов западного общества. Этот ход развития призвал к жизни новые решения, возникли доселе не существовавшие культурные институты: я имею в виду воспитательные дома, службы усыновления, социальных работников, приходящих нянь, клиники для детей, а также все возрастающее число психиатрических заведений, как для взрослых, так и для детей, и повсеместно раздающийся призыв подготовить громадную армию психиатров, которая могла бы справиться с расстройствами, порождаемыми самой нашей цивилизацией. Однако все эти решения остаются паллиативами, и все ощутимей становится потребность добраться до самих истоков этой беды. Причина наших несчастий — стремительное ухудшение условий, которые единственно важны для нормального развития наиболее ранних объектных отношений. Если мы хотим спасти существующую цивилизацию от этой погибели, мы должны создать превентивную социальную психиатрию. Эта задача выходит за пределы компетенции собственно психиатра; как любая превентивная медицина, она требует усилий со стороны общества. Все, что может сделать психиатр, — это опубликовать результаты своего исследования и постараться убедить общество признать их.

С социальной точки зрения расстройства объектных отношений на первом году жизни, идет ли речь о неправильных или недостаточных отношениях или об отклонениях, влекут за собой последствия, угрожающие самым основам жизни общества. Не имея соответствующей модели, жертвы расстроенных объектных отношений в дальнейшем и сами ощутят недостаток способности к построению отношений. Они окажутся неподготовленными к более сложным формам личных и социальных взаимодействий, без которых человечество не выживет как род. Эти люди не смогут адаптироваться к общественной жизни и останутся в эмоциональном отношении калеками. Более чем столетие назад юристы изобрели для описания подобных индивидов ныне устаревшее понятие «моральной ненормальности». Их способность к нормальным человеческим и социальным отношениям ущербна, им никогда не предоставлялась возможность пережить либидинозные отношения и достичь анаклитической объектной любви. Нарушается даже их способность к переносу, а потому что им труднее получить и терапевтическую помощь.

Такие индивиды не могут понять, а тем более самостоятельно обнаружить и признать тонкие и многообразные связи и отношения, которых они так и не испытали. Отношения, которые им все ясе удается установить, едва ли достигают уровня идентификации и никогда не превышают его, поскольку эти люди так и не смогли создать самые первые, самые элементарные анаклитические отношения с матерью. Личное несчастье этих младенцев превращается в выхолощенность социальных отношений у подростков. Лишившись аффективных ресурсов, на которые они от природы имели право, они находят единственный выход в насилии. Для них открыт только один путь — уничтожение того социального устройства, жертвами которого они стали. Дети, лишенные любви, превращаются во взрослых, исполненных ненависти.