Здеь, мы хотели бы вновь вернуться к проблеме депрессивной матери и вопросу о том, каким образом ребенок следует за ней в депрессию. Этот процесс нужно также рассмотреть с точки зрения диадических отношений и понять различие между ролями младенца и матери. Со структурной точки зрения на ранней стадии этих отношений Я ребенка только начинает осуществление своих функций, регулируя процессы разрядки влечений. Регулирующая активность Я пока еще ближе к первичному процессу, нежели к вторичному.

Вначале Я младенца представляет собой рудиментарную, едва намеченную организацию, с большими разрывами между ядрами, из которых оно состоит. Многих аппаратов Я еще нет; ребенок способен выжить только потому, что мать служит ему внешним вспомогательным Я (Spitz, 1951), дополняя его несовершенную, неадекватную психическую структуру и предоставляя в его распоряжение сенсомоторный аппарат, необходимый для адаптационной и регулирующей деятельности. Мать и дитя образуют диаду, и значительная часть действий младенца зависит от опоры на действия матери, от их продолжения в действиях матери. Как именно будут осуществлены эти действия, получат ли они любовную поддержку или же будут немилосердно заблокированы, зависит от сознательной или бессознательной позиции матери.

Действия ребенка либо вытекают из действий матери, продолжая их, либо вызывают соответствующие действия матери, поддерживающие и завершающие действия его самого. На первом году жизни количество действий и установок младенца, возникающих независимо от матери, ограничено. Поэтому их следует рассматривать в рамках диады; вместе с действиями матери они образуют единое целое и входят в это целое на правах части. Эта взаимосвязь, отчасти совпадающая с концепцией симбиотических отношений Бенедек (1938) и Малер (1952), начинается с идентичности ребенка и матери, то есть с первичной идентификации. Однако даже к концу первого года дифференциация между матерью и ребенком далека от завершения.

Утверждая, что действия младенца в диаде являются продолжением действий матери (и наоборот), мы лишь пытаемся объяснить столь удачную формулу Анны Фрейд: «Ребенок следует за матерью в депрессию». Точно так же, когда я ранее говорил, что ребенок-копрофаг «осуществляет бессознательную установку своей депрессивной матери», я имел в виду как раз продолжение у младенца отклонений влечения и его целей, обнаружившихся в действиях матери.

Подведем итоги. На первом году жизни копрофагия соответствует материнской депрессии. Два элемента в картине материнской депрессии провоцируют патологию у ребенка:
1. Периодичность колебаний настроения.
2. Бессознательные орально-инкорпорирующие тенденции, характерные для депрессии.
У ребенка мы обнаруживаем три фактора, имеющие значение для копрофагии. Все они служат стремлению ребенка воссоединиться с матерью:
1.Фактор, связанный со «следованием за настроением матери». Это предтеча идентификации, которая на данной стадии невозможна из-за незавершенности Я.
2. Динамический фактор, возникающий из реакции ребенка на утрату «хорошего» объекта.
3. Фактор стадии, обусловленный переходом ребенка от оральной фазы к анальной.
Читатель отметит, что если в пункте 2 предполагается утрата «хорошего» объекта, то согласно пункту 1, объект, за которым ребенок следует в депрессию, является «плохим». Тем не менее, как уже было сказано, на данной стадии объект служит мишенью для разрядки влечений, и поэтому «плохой» объект столь же «привлекателен» в своем роде, как и «хороший».

Сознательно компенсированная материнская враждебность (гипертимный ребенок)
Относительно клинической картины последствий сознательно компенсированной материнской враждебности мы располагаем весьма скудным материалом. Причина этого достаточно проста: подобная материнская позиция практически незаметна и открывается лишь очень умелому наблюдателю-психиатру. Это лее относится и к реакции, вызываемой этой установкой, поскольку данное состояние достигает зрелой формы к возрасту, далеко выходящему за рамки нашего исследования. Соответственно, получить подтверждение, что подобная клиническая картина имела место, можно лишь в результате продолжительных наблюдений как за родителями, так и за ребенком. Я включаю в эту главу лишь краткое описание, чтобы указать читателям, занимающимся подобными исследованиями, на саму вероятность подобной картины, с тем, чтобы они сами могли проверить, верна ли данная гипотеза или же она нуждается в модификации.

В подобных случаях поведение матери проистекает из осознанного конфликта, поскольку для таких матерей ребенок становится отдушиной для нарциссического и эксгибиционистского удовлетворения, а отнюдь не объектом любви. Тем не менее мать понимает, что неправильно относится к ребенку, чувствует себя виноватой и поэтому сознательно предлагает компенсацию в виде эдакого кисло-сладкого сиропа. Подобная позиция достаточно часто встречается в кругах интеллигенции.

Отцы в таких случаях оказываются агрессивными и весьма успешными в своей профессии, скорее всего, благодаря способности к открытому выражению враждебности. В отношениях с ребенком они энергичны, шумливы, с некоторой склонностью к эксгибиционизму, не умеют вовремя остановиться и зачастую пугают ребенка резкостью и проворством, не обращая внимания на протесты обеспокоенной матери.

Что касается самих детей, прежде всего бросаются в глаза их манипуляционные навыки. Но это неудивительно; я вспоминаю несколько случаев, когда дети едва помещались в манеже, доверху забитом игрушками, которыми задаривали их родители, откупаясь от чувства вины. Естественно, эти дети успели хорошо познакомиться с неодушевленными предметами и прекрасно владели ими, однако в социальной сфере их развитие обнаруживало заметную задержку, в соответствии с теми отношениями, которые предложили им родители. Ко второму году жизни эти дети были склонны к повышенной активности, но малообщительны и постоянно ломали игрушки. Их не интересовали контакты с людьми, и они проявляли враждебность к тем, кто пытался с ними сблизиться. Катамнез прослеженных нами случаев, на мой взгляд, указывает, что личность этих детей развивалась в том же направлении, что и у «агрессивных гипертимиков», описанных Джоном Боулби (1946).