Копрофагия и игра с фекалиями редко возникают на первом году жизни. Насколько мне известно, об этом феномене не опубликовано ни одного систематического исследования.
Среди относительно большого числа детей (366), которых мы подробно исследовали в течение длительного периода на первом году жизни, это поведение было отмечено только в одном заведении, а именно в яслях. Там мы выявили 16 случаев, что составляет примерно 10% от всей популяции младенцев. Копрофагическое поведение было выявлено между 9-м и 15-м месяцами жизни.

Чтобы определить условия, способствующие проявлению копрофагии, мы провели систематическое исследование всей популяции, находившейся в тот момент в яслях, а именно 153 детей и их матерей.

Игра с фекалиями отмечена в наших записях самое раннее в возрасте восьми месяцев и трех дней. Большинство случаев распределяются между десятым и четырнадцатым месяцами жизни. В 11 случаях из 16 игра с фекалиями достигала кульминации в копрофагии, поэтому мы будем далее говорить об этих проявлениях одновременно. Хотя игра с фекалиями сама по себе продолжается довольно длительное время и обнаруживает множество вариантов, сопровождающие ее движения рта, выражение лица и последовательность жестов указывают, что все это составляет лишь предварительную стадию перед заключительным актом, когда ребенок кладет фекалии в рот, а иной раз их проглатывает. Если последнее не зафиксировано, тем не менее ребенок мог их проглотить в наше отсутствие. Поэтому мы пришли к заключению, что игра с фекалиями на первом году жизни непосредственно связана с оральным поглощением.

Письменный текст имеет один недостаток: я не могу сопроводить его показом запечатленного на пленку поведения. Вместо этого я постараюсь дать как можно более подробное описание материала, содержащегося в протоколе одного из наших случаев. Этот отчет — хороший пример всего спектра паттернов поведения, наблюдаемых при копрофагии (см.: Spitz, 1948b).

Случай 3. В положении стоя при приближении наблюдателя девочка протягивает ладошки, полные фекалий, и пытается вложить фекалии в рот наблюдателю. При этом ребенок держится дружелюбно, отвечает на заигрывания и улыбается.

Когда наблюдатель удаляется на расстояние, девочка садится с рассеянным, но отнюдь не депрессивным выражением на лице. Она берет катышек фекалий, растирает его между большим и указательным пальцами и размазывает по простыне и ногам. Затем она берет еще один катышек, вертит его, перекладывает из руки в руку. Для этих манипуляций она использует крупные катышки размером с грецкий орех. Изредка она отрывает небольшие кусочки размером с горошину, кладет в рот и разжевывает. Поскольку она их не выплевывает, по всей видимости, они заглатываются. Рассеянное выражение лица становится отчетливее, явственно слышны звуки испражнения. Девочка приподнимает рубашку и осматривает наполнившийся подгузник, на ее лице проступает очевидное удовольствие, когда она прислушивается к звукам вырывающихся газов. Прислушиваясь к этим звукам, она начинает издавать подобные звуки ртом. Когда запас кала в ее руках подходит к концу, девочка принимается одной рукой манипулировать с полным подгузником, а другой рукой придерживает рубашку, наблюдая за своими действиями.

Затем она наклоняется, зажимает полный влажный подгузник зубами, и то жует, то сосет сквозь подгузник пропитанную мочой массу фекалий. Периодически она засовывает сбоку в подгузник два пальца, выбирает небольшое количество кала и засовывает его в рот.
Эта игра наблюдалась в течение часа двадцати минут. Присутствие наблюдателя не мешало девочке. Напротив, она безо всякого неудовольствия пыталась приобщить его к своей игре, улыбаясь, смеясь, кокетничая и всячески стараясь установить контакт, время от времени предлагая наблюдателю свои фекалии.

Такого же рода попытка установить контакт, коммуникацию (хотя и иным способом) отмечалась, когда девочка полностью сосредоточивалась на своем подгузнике или фекалиях. Я уже отметил испускавшиеся ею звуки. Если она не издавала звуков, но нюхала фекалии или сосредоточенно рассматривала горошину в своей руке, то наблюдались движения рта, по всей видимости, связанные с поглощением.
Это предположение подтвердилось при наблюдении другого ребенка, который не обращался к наблюдателю, будучи в течение длительного времени поглощен манипулированием фекалиями. Этот ребенок приподнимал горошины, рассматривал их, делая движения ртом и проводя языком по губам, совершенно отчетливо имитируя поведение при кормлении, причем оно сопровождалось глотательным движениями. И только после такой длительной прелюдии мальчик клал фекалии в рот.

Эти протоколы выбраны как наиболее подробные, однако не у каждого склонного к копрофагии ребенка наблюдаются все эти действия. Отнюдь не всегда отмечаются желание установить контакт с наблюдателем, улыбка или смех, попытка предложить наблюдателю фекалии. Но формирование небольших горошин и их поедание типичны для детей-копрофагов. Лишь один ребенок, хотя и нюхал свой кал, как все остальные, не делал из него горошин, а засовывал в рот большие куски, однако этот ребенок был умственно неполноценным.

Прежние наблюдения заставляли предполагать, что специфическая форма отклонений у ребенка отражает соответствующую ему специфическую форму нарушенных отношений в диаде мать - дитя.

Эти ожидания еще раз подтвердились в случае детей-копрофагов.

Основные черты личности матери

Мы вновь начинаем с описания личности матери. Ранее мы показали, что личность матерей в яслях и нарушения их психической структуры представляют широкий спектр вариантов, однако психозы или психотические тенденции встречались сравнительно редко. Мы с удивлением обнаружили, что основная масса психозов оказалась сконцентрирована в группе матерей, чьи дети проявили склонность к игре с фекалиями. Среди 16 матерей у одиннадцати были выявлены клинические симптомы депрессии, двое имели паранойяльную симптоматику; из трех остальных одна совершила убийство, однако диагноз не был поставлен, и еще о двух мы не имели информации.

Эти цифры становятся еще более выразительными при сопоставлении частоты депрессии среди матерей, чьи дети предавались игре с фекалиями и копрофагии, и среди матерей, чьи дети не обнаруживали подобной склонности.

Отношения между матерью и ребенком

Более подробное исследование отношений между депрессивными матерями и их детьми выявляет дальнейшие важные детали. Во-первых, мы обнаружили, что для этих матерей характерна постоянная смена настроений по отношению к ребенку. Продолжительность того или иного настроения составляла от двух до шести месяцев. В некоторых случаях мы отмечали четырехкратное изменение отношения за год. Эти настроения простирались от крайней враждебности, связанной с отвержением, до крайней компенсации этой враждебности в форме «гиперопеки».

Я сознательно заключаю термин «гиперопека» в кавычки, поскольку в протоколах многих случаев копрофагии зафиксировано, что мать нежна и ласкова с ребенком, но из комментариев следует также, что в этой любви присутствует момент преувеличения. Мы отмечали, например, что мать, словно зачарованная, не может оторваться от ребенка или утверждает: «Мне не хочется даже глядеть на чужих детей — только на моего родненького». Некоторые матери испытывали к чужим детям такую неприязнь, что не только старались не замечать их, но порой пытались причинить им вред.

Отвержение или враждебное поведение тоже выглядит несколько необычно. Матери детей, не склонных к копрофагии, обычно выражали открытое отвержение, объявляя вслух, что этот ребенок нежеланен, после чего он отдавался усыновителям. Однако подобного рода открытое отвержение со стороны матери редко встречается в группе детей-копрофагов. Столь же редки в этой группе и прямые враждебные высказывания матерей в адрес ребенка. Одна из них сказала: «Терпеть не могу, когда моего ребенка называют милочкой». Однако при отсутствии открытых проявлений чувств, бессознательное враждебное поведение по отношению к своему ребенку отмечается у всех 16 матерей.

Необычайно большое число детей-копрофагов (6) пострадало из-за своих матерей. Они обжигались или обваривались кипятком; один проглотил булавку, другой упал вниз головой, третий едва не утонул в ванне; складывается впечатление, что без тщательного и
внимательного ухода со стороны персонала многие из этих детей просто не выжили бы. Следует отметить, что при проведении этого исследования в данной группе депрессивных матерей было отмечено только два случая сексуального поведения матери по отношению к ребенку.

Если в семи случаях мать проявляла любовь к ребенку в первые месяцы его лсизни, а враждебность возникала позже, то в пяти случаях наблюдалась обратная последовательность, в четырех случаях наши записи данных на этот счет не содержат.

Аффективное состояние детей-копрофагов

Обращаясь теперь к описанию детей, мы обнаруживаем в личности ребенка-копрофага наряду с симптомами копрофагии и другие характерные особенности. Разумеется, эти дети страдают специфическим психическим расстройством, для которого мы еще не подобрали термина, и поэтому называем их копрофагами. Из 16 детей-копрофагов 10 выглядели депрессивными. Я сознательно разграничиваю «состояние депрессии» и «депрессивный внешний вид».

Дети-копрофаги обнаруживают аффективное состояние депрессии. Одни из них выглядели угнетенными, у других, к примеру, периодически появлялось на лице выражение, сходное с паранойяльной подозрительностью, третьи обнаруживали признаки ката-тонического ступора. Поэтому я счел это клинической картиной sui generis, в которой на раннем этапе развития младенца, по-видимому, сочетаются оральные черты (отсюда угнетенный вид некоторых детей) с анальными.

Учитывая эти внешние проявления, я бы посоветовал читателю не сопоставлять внешность (или поведение) детей-копрофагов с глубоко угнетенным видом детей, страдающих анаклитической депрессией, о которых я буду подробнее говорить в главе XIV. Между детьми-копрофагами, которые выглядят угнетенными, и детьми, страдающими от анаклитической депрессии, существует ряд значительных различий в симптоматике.
Дети-копрофаги обнаруживают оральные симптомы даже тогда, когда внешне проявляют аффект депрессии. Дети, страдающие анаклитической депрессией, обнаруживают явные оральные симптомы только после того, как оправляются от депрессии. Более того, дети-копрофаги остаются социально ориентированными (на свой особый лад), даже когда выглядят угнетенными. Например, трое из детей-копрофагов пытались скормить свои фекалии любому присутствующему, будь то наблюдатель или другой ребенок. Совершая этот «социальный ритуал», они улыбались.

Пожалуй, стоит отметить, что, когда ребенок-копрофаг скармливает свои фекалии ребенку, не склонному к копрофагии, тот принимает их с полным доверием, но затем выплевывает и в дальнейшем отказывается от любого угощения, предлагаемого ему копрофагом. Иными словами, вкус к фекалиям свойственен отнюдь не всем младенцам, но исключительно копрофагам.

Динамика отношений между матерью и ребенком при копрофагии

Личность матерей наблюдавшихся нами детей-копрофагов характеризуется глубокой амбивалентностью. Периодически, когда верх в них берет Сверх-Я, элементы враждебности подавляются, и складывается образ самоотверженной, бескорыстной матери, окутывающей свое дитя любовью. В этот период подобные матери постоянно надоедают наблюдателю тревогами и переживаниями по поводу своего младенца, особенно на первом месяце жизни, когда им то и дело кажется, будто ребенок глух или слеп. Или, к примеру, одна из матерей сказала: «Мой малыш такой крошечный (ему уже миновал год), я боюсь, как бы ему не навредить». В другом случае бесхитростный свидетель, нянечка, заметила по поводу матери: «Она беснуется, точно львица с детенышем». Эти периоды «любви» длятся достаточно долго, не менее двух месяцев, а затем резко сменяются враждебностью. Периоды враждебности в свою очередь оказываются столь же продолжительными.

Таким образом, ребенок сталкивается с потенциальным либиди-нозным объектом, который достаточно долго сохраняет определенное отношение, чтобы обеспечить формирование объектных отношений. Однако этот период заканчивается, и начинается вторая фаза цикла, в которой потенциальный объект превращается в свою противоположность. Теперь уже этот «новый» объект достаточно долго остается постоянным, чтобы у ребенка сформировалась новая система объектных отношений. Однако это вынуждает ребенка к компенсаторной реакции на потерю первого, «изначального» объекта.

Чем же непостоянство, колебание настроения у матерей раскачивающихся младенцев отличается от изменения отношения у матерей копрофагов? Раскачивающиеся дети испытывают на себе интенсивные, но кратковременные вспышки любви и столь же интенсивные и кратковременные вспышки ненависти со стороны своих матерей. Их можно охарактеризовать как инфантильные личности, не способные к сохранению устойчивого настроения хотя бы на протяжении нескольких дней, не говоря уже о месяцах. В течение часа шлепки могут смениться ураганом поцелуев, и ребенок никогда не может предугадать дальнейшее поведение матери. Потенциальный либидинозный объект колеблется между полюсами и столь быстро проходит все точки на компасе эмоций, что любая попытка формирования объектных отношений обречена на провал. Однако было бы ошибкой приравнивать эту картину к циклу с длительным периодом колебания, который отмечается у матерей детей-копрофагов.

И раскачивающиеся младенцы, и дети-копрофаги сталкиваются с трудностями в поисках объекта и установлении объектных отношений. Поэтому особенно интересно понять, чем они заменяют либидинозный объект, складывающийся у нормального ребенка к концу первого года жизни.

Раскачивание является архаической, предобъектной активностью, ее объект остается чисто нарциссическим. Поэтому раскачивание у нормального ребенка в первые восемь месяцев жизни выступает в качестве простой инфантильной формы аутоэротического поведения, не связанного ни с каким отклонением. Оно становится патологическим только в том случае, если превращается для ребенка в основной вид деятельности и сохраняется на всем протяжении первого года жизни и далее.

Игра с фекалиями, в свою очередь, сводится к непосредственной манипуляции «объектом» или, вернее, «предметом». Поэтому игра с фекалиями предполагает наличие каких-либо объектных отношений, пусть далее патологических. Следует отметить, что в пяти случаях из наблюдавшихся нами шестнадцати была зафиксирована также игра с гениталиями еще до развития копрофагии. Это означает, что сначала были достигнуты нормальные объектные отношения, но затем наступило расстройство. Можно сказать, что в таком случае дальнейшая игра с фекалиями указывает на крушение первоначальных объектных отношений.

Однако эта дополнительная информация все же не дает нам удовлетворительного объяснения, почему эти дети избирают игру с фекалиями и, в частности, копрофагию. Подобное объяснение на данном этапе можно представить лишь в виде рабочей гипотезы.
В своей работе о меланхолии Фрейд (1917а) продемонстрировал, что одним из наиболее заметных аспектов депрессивного синдрома является оральная инкорпорация утраченного объекта. Это открытие далее развивал Абрахам (1911, 1924), и с этого момента его надежность и пригодность были подтверждены обширным терапевтическим материалом. Оральная инкорпорация у депрессивного индивида происходит бессознательно, но она очевидна для наблюдателя.

Я отмечал особый характер любви у депрессивных матерей: их ненасытное любование ребенком может доходить до куннилингуса. Изначально я выдвинул предположение, что дети-копрофаги идентифицируются с бессознательными тенденциями, проявляемыми их матерями, и эта идентификация толкает ребенка к оральной инкорпорации.

«Хороший» и «плохой» объект: индуцирование аффективных состояний ребенка матерью
За пятнадцать истекших лет я смог подробнее изучить процесс, формы и стадии идентификации, в частности, условия, при которых протекает идентификация у младенцев к концу первого года жизни (1957). Я пришел к выводу, что ребенок может идентифицироваться только с внешними особенностями поведения, с одной стороны, и с определенными глобальными аффективными позициями объекта — с другой. Речь идет о позиции «за» или позиции «против». Исходя из фундаментального значения «поглощения» и «испражнения» в столь раннем возрасте, я склонен предположить, что эти модальности поглощения и выделения также относятся к числу глобальных аффективных установок, ощущаемых ребенком. Это предположение, по-видимому, подтверждается симптомами, наблюдаемыми у детей-копрофагов, которые указывают на идентификацию последних с инкорпорирующими тенденциями матери.

Эти рассуждения соответствуют гипотезе, введенной в психоаналитическую теорию Анной Фрейд. В серии из четырех лекций по детскому психоанализу, прочитанных в сентябре 1960 года под эгидой Нью-йоркского психоаналитического общества, она обсуждала различные аспекты отношений ребенка к депрессивной матери. Она отметила, что поведение ребенка не отражает процесс простой идентификации. Депрессивная позиция матери порождает в ребенке склонность к депрессивным тенденциям. Депрессивная мать отходит от ребенка, а ребенок, говоря словами Анны Фрейд, «следует за ней в депрессивное настроение».

Анна Фрейд отчетливо формулирует, что, по ее мнению, этот феномен является «заражением», и отнюдь не подражание жестам матери вызывает у ребенка подобное поведение. Ребенок просто реагирует на аффективный климат, а не на причину аффекта, он «инфицируется» аффективным климатом.

На мой взгляд, симптомы, проявляющиеся у детей-копрофагов, представляют собой наглядное подтверждение гипотезы Анны Фрейд. Вероятно, мне следует говорить не об идентификации детей-копрофагов с бессознательными тенденциями матери, как я это делал ранее, а, скорее, о «заражении» ребенка ее поглощающими тенденциями. Теперь я бы сказал так: ребенок следует позиции матери, но он следует ей в глобальных проявлениях, поскольку только их он пока и может _ ^имилировать, то есть в проявлениях «заглатывания» и «испражнения». Это приводит ребенка-копрофага к оральной инкорпорации объекта.

Данное предположение позволяет перебросить мостик между двумя гипотезами относительно депрессии, которые до сих пор оставались независимыми друг от друга. Одной гипотезой является предположение Фрейда, что наиболее важным аспектом депрессивного синдрома является оральное поглощение утраченного объекта. Вторая гипотеза — предположение Анны Фрейд, что ребенок следует за матерью в депрессию, но при этом сам он отнюдь не обязан быть депрессивным.

Учитывая тот факт, что синдром копрофагии возникает в результате радикального изменения позиции матери, которое для ребенка данного возраста эквивалентно утрате объекта, мы можем теперь выделить три компонента в клинической картине копрофагии:

1. Депрессия ведет к оральной инкорпорации утраченного объекта.
2. Ребенок следует за матерью в депрессию.
3. Ребенок-копрофаг пережил утрату «хорошего» объекта, который должен был слиться с «плохим» в собственно либидинозный объект.

«Утрата» впавшей в депрессию матери не является физической утратой, подобной той, которая происходит, если мать умирает или по какой-то причине покидает ребенка. Это — эмоциональная потеря, поскольку мать, радикально изменив свою эмоциональную позицию, столь же радикально меняет и сигналы, которые позволяли ребенку идентифицировать ее в качестве хорошего объекта. Физически мать остается все тем же человеком, но эмоционально хорошая мать, либидинозно катектированный объект, исчезает. Подобная утрата может быть пережита в данной форме только на первом году жизни; иными словами, она специфична только для данной стадии развития. На любом более позднем этапе развития перемена в настроении матери будет восприниматься иначе. К примеру, дошкольник прореагирует утверждением: «Ты плохо со мной обращаешься»; школьник вопросом: «За что ты на меня сердишься?»; подросток спросит: «Почему ты больше меня не любишь?», а взрослый: «Что с тобой происходит?». Однако подобные психические операции выходят за пределы способностей ребенка-копрофа-га, которые остаются еще совершенно незрелыми.

В этот момент ребенку доступны только перемещения катексиса с аффективными последствиями, поскольку в момент, когда происходит эта эмоциональная утрата, слияние плохого и хорошего объекта еще не завершено, и либидинозный объект находится еще в стадии становления. До тех пор, пока либидинозный объект не установлен, объектные репрезентанты у ребенка являются дискретными репрезентантами хорошего и плохого объектов. Потенциальный объект распознается не по воспринимаемым атрибутам, но согласно ситуативным атрибутам, обладающим эмоциональной валентностью. Соответственно, хороший объект отделен от плохого до тех пор, пока оба они не подвергнутся слиянию в результате бесчисленных интерактивных взаимодействий в рамках объектных отношений. Только после того, как слияние плохого и хорошего объектов успешно завершится, формируется собственно либидинозный объект. Депрессивная мать блокирует нормальное развитие, уходя от ребенка в депрессию. Радикальное изменение эмоциональной позиции превращает ее в плохой объект. Если хороший объект предоставляет ребенку возможность взаимодействия, то мать, погрузившаяся в депрессию, избегает подобных ситуаций и устраняет их. В результате ребенок оказывается лишен возможности завершить слияние. Испытывая потребность во взаимодействии, он следует за матерью в ее депрессивную позицию и, таким образом, приобретает ее глобальную тенденцию к поглощению, пытаясь сохранить то, что уже было достигнуто в области объектных отношений.

Роль специфики стадии

Еще один аспект в картине копрофагии связан с тем, что ее симптомы несут на себе отпечаток стадии развития, на которой они возникают. До сих пор я говорил об этой стадии как о стадии установления объекта, однако с точки зрения развития либидо эта стадия, конец первого года жизни, характеризуется также переходом от оральной фазы к анальной.
В этом контексте дополнительные сведения дают результаты экспериментальных исследований по детской психологии, не имеющих, правда, отношения к психоанализу. Гезелл (1954) отмечает, что на данном возрастном уровне ребенок очень точно укладывает в бутылку с узким горлышком маленькие объекты — камешки, таблетки и пр.; он даже использовал этот вид деятельности в одном из своих тестов для проверки координации движений пальцев. Шарлотта Бюлер (1928) сообщает о еще более важном для нас наблюдении: пытаясь вылепить кольцо из пластилина, ребенок осуществлял эту задачу, формируя из массы материала горошины, а затем соединял их, пока не получилось кольцо. Бюлер назвала этот метод «синтетическим». Хотя ее наблюдение и относится к детям старшего возраста, чем наши копрофаги, однако речь идет об одной и той же тенденции. Я подозреваю, что формирование горошин — это характерная тенденция анальной фазы, соответствующая зональному модусу (Erikson, 1950a). Подобно тому, как оральная зона является инкорпорирующей и связана с кусанием, анальная зона является вьщелительно-удерзкивающей и связана с формированием катышков.

Стадийная специфика изменений в объектных отношениях ребенка-копрофага может также объяснить, почему, несмотря на наличие депрессивной матери, некоторые из наблюдавшихся детей не проявляли тенденций к копрофагии. В контрольной группе было выделено пять детей, не склонных к копрофагии, но имевших депрессивных матерей. Полагаю, что в случае с этими детьми либо была перевернута последовательность «плохой объект после хорошего», либо переход к плохому объекту произошел до или после критического момента возникновения копрофагии.

Эта патология вовсе не ограничивается стенами яслей. Депрессивные матери встречаются не только в воспитательных учреждениях. Подобные отклонения нередки и в семьях, причем во всех социальных слоях.

Наличие стадийной специфики объясняет, почему ребенок выбирает для своей инкорпорирующей деятельности собственные фекалии. Разумеется, ни одним материалом младенец не может располагать столь же свободно, как своими фекалиями. Но, кроме того, начало анальной фазы привлекает внимание ребенка к функциям его собственного кишечника, и поэтому на данной стадии ребенку, только что пережившему утрату объекта, предлагается новый, аффективно заряженный «объект», который является частью его тела. Более того, этот объект катектировав аффективным зарядом, связанным с эрогенной зоной, из которой он выходит. Этим объектом становятся фекалии. Но, разумеется, они могут стать объектом лишь после того, как ребенок вытолкнет их из своего тела.