Среди наиболее важных преобразований, начинающихся с установлением второго организатора, следует назвать развитие способности ребенка понимать запреты и возникновение первых признаков феномена идентификации. Как мы увидим далее, эти две линии развития некоторым образом взаимосвязаны.

Влияние самостоятельного передвижения на отношения в диаде

До установления второго организатора материнские сообщения передавались ребенку преимущественно путем тактильного контакта (за исключением зрительной сферы). Научившись перемещаться, ребенок стремится к автономии и старается выйти за пределы досягаемости матери. Он может уйти, исчезнуть из поля ее зрения, однако он не может не слышать ее голос. Соответственно, объектные отношения, которые до сих пор строились на контакте и соприкосновении, подвергаются радикальной перестройке.

Независимое перемещение — это процесс созревания, сопряженный с опасностями для ребенка и многими проблемами для его окружения. Пока ребенок оставался пленником в своей кровати-клетке, он пребывал в безопасности. Но вот он научился ходить, он жаждет удовлетворить свое любопытство, потребность в активной деятельности и потому стремглав бросается в самые опасные ситуации.

Вмешательство матери может потребоваться в любую минуту, однако способность ребенка к передвижению зачастую отдаляет их друг от друга настолько, что вмешательство матери все более сводится к слову и жесту.

Таким образом, сам характер отношений между матерью и ребенком должен подвергнуться столь же радикальным изменениям. До сих пор мать могла по своему усмотрению удовлетворять нужды ребенка, теперь она вынуждена препятствовать ребенку в его инициативе, причем в период, когда он наиболее активен. В целом, переход от пассивности к активности является поворотным моментом (Freud, 1931), он совпадает с началом функционирования второго организатора.

Соответственно, взаимодействия между матерью и ребенком сосредоточиваются теперь на вспышках детской активности и материнских приказах и запретах, являясь очевидной противоположностью предшествующему периоду, когда большая часть объектных отношений определялась пассивностью ребенка и материнским поощрением. Действительно, и форма, и содержание общения резко меняются. На довербальной стадии сообщения, передаваемые матерью, в силу необходимости состояли из действий, прежде всего связанных с беспомощностью младенца. Мною было высказано предположение, что мать в эту пору является внешним Я ребенка (1951). До тех пор, пока ребенок не разовьет организованное структурированное Я, функции его Я берет на себя мать. Она контролирует переход ребенка к направленной двигательной активности, заботится о ребенке и защищает его, обеспечивает ему пищу, гигиенический комфорт, развлечение, удовлетворяет его любопытство, определяет направление в различных сферах развития; кроме того, мать обладает и множеством других функций. В ходе такой экстенсивной активности, которую можно назвать прототипом альтруизма, симпатии и эмпатии, мать должна действовать как представитель ребенка и перед внешним миром, и перед внутренним миром ребенка. Осуществляя эту роль, мать совершает за ребенка его поступки и исполняет его желания постольку, поскольку она их понимает. В свою очередь, эти поступки сообщают ребенку о ее намерениях.

Это не означает, что на довербальной стадии в объектных отношениях отсутствуют элементы вокализации — скорее наоборот. Любая мать разговаривает со своим ребенком, ее поступки зачастую сопровождаются непрерывным монологом, и ребенок порой отвечает ей лепетом.

Подобного рода беседа, когда мать бормочет ребенку невнятные, тут же ей самой изобретаемые слова, а ребенок отвечает лепетом, происходит в иррациональном царстве аффективных отношений. Такой разговор лишь отдаленно связан с выражением физических потребностей ребенка, не содержит ни запрета, ни ограничения, ни понуждения, а только создает настроение, можно сказать, усиливает взаимное удовольствие.

Отрицательное покачивание головой — первый семантический жест ребенка

С того момента, как начинается самостоятельное перемещение, все меняется. Сюсюканье сменяется запретами, приказами, упреками и обвинениями. Теперь мать гораздо чаще говорит «нет! нет!» и качает головой, стараясь воспрепятствовать ребенку осуществить задуманное. Вначале мать по необходимости подкрепляет запретительный жест и слова каким-то физическим действием, пока ребенок не научится понимать словесный запрет.
Ребенок понимает запреты матери благодаря процессу идентификации. Детали этого процесса мы обсудим позднее. Очевидным признаком наличия идентификации является то, что со временем ребенок начинает воспроизводить отрицательное покачивание головой, которым, как правило, сопровождаются действия матери. Для ребенка покачивание головой становится символом и неизменным атрибутом фрустрирующих действий матери. Он воспримет этот жест и сохранит его даже взрослым, превратив в упорную привычку, от которой с трудом избавляются даже самые благовоспитанные люди. Этикету, несмотря на все усилия, так и не удалось искоренить этот жест. Ничего удивительного, ведь он был усвоен и подкреплен в наиболее архаичный период сознания, в самом начале вербальной стадии развития.

Вероятно, некоторые читатели пожелают оспорить мое мнение, будто отрицательное покачивание головой и слово «нет» — это наиболее ранние символы в семантическом коммуникативном коде ребенка; собственно, они являются его первыми семантическими словами и символами только с точки зрения взрослых. В этом смысле они фундаментально отличаются не только от лепета, но и от первых так называемых «глобальных» слов, которые предшествуют слову «нет», — я имею в виду слова «мама», «папа» и др. Эти глобальные слова передают все разнообразия желаний и потребностей ребенка, от «мама!» до «есть!», от «скучно!» до «хорошо!». Отрицательное покачивание головой и слово «нет», напротив, представляют собой понятие, понятие отрицания, отказа в самом узком смысле слова. Это не только сигнал, но и знак отношения ребенка, как сознательного, так и бессознательного. Это знак минус в математике, где такие знаки называют алгоритмами.
Подражание, идентификация и отрицательное покачивание головой: три постулата
Кроме того, и, вероятно, в первую очередь, отрицательное покачивание головой является первым абстрактным понятием, сформировавшимся в голове ребенка. Каким образом ребенок усваивает это понятие? Можно было бы предположить, что ребенок обезьянничает, повторяя за матерью, однако при ближайшем рассмотрении становится очевидным, что это просто подражание в чистом виде. Правда, ребенок воспроизводит материнский жест как таковой, но он сам выбирает, при каких обстоятельствах использовать этот жест, а позднее — когда сказать слово «нет!» Прежде всего, ребенок прибегает к этому жесту для отказа от чего-то, будь то требование или предложение.

Как уже отмечалось, эта фаза развития характеризуется конфликтом между инициативой ребенка и материнскими запретами. Когда же ребенок в свою очередь противится тому, что предлагает или чего желает мать, это выглядит как подражание, словно материнское отрицательное покачивание головой запечатлелось в памяти ребенка только из-за постоянных повторных запретов. Однако подобная интерпретация заставляет предположить, что после того, как ассоциация между покачиванием головой и отказом запечатлелась в памяти ребенка, младенец начинает в свою очередь воспроизводить этот жест, когда он сам выражает отказ. Подобное механистическое объяснение хороню согласуется с гипотезой подкрепления, принятой в теории научения, но в результате не становится понятнее, каким образом наряду с мнемическими следами о связи перцепта и переживания ребенок оказался способен воспринять также и значение этой связи. Каким образом он достиг абстракции и обобщения, которые мы, несомненно, наблюдаем: ребенок отвергает предложения так же, как просьбы, приказ — так же, как запрет? Огромное интеллектуальное достижение, необходимое для такой абстракции, невозможно объяснить как результат простого накопления мнемических следов. Количественные объяснения, оставляющие в стороне динамику, не могут удовлетворить психоаналитика. Только количественные изменения не объясняют психические процессы.

Несколько более приемлемое объяснение этого феномена предлагает гештальтпсихология. В серии крайне простых и четких экспериментов Зейгарник (1927) продемонстрировала, что незавершенные задания запоминаются, тогда как завершенные — забываются. Таким образом, когда мать что-то запрещает или в чем-то отказывает, ее «нет» препятствует осуществлению задуманного, а тот факт, что ребенок не сумел осуществить задуманное, подкрепляет его воспоминания.

Гораздо более разумное объяснение, к тому же проливающее свет на смещения катексиса, которые лежат в основе детского жеста «нет», дает теория психоанализа. Тщательное изучение обстоятельств, которые помогают ребенку овладеть отрицательным жестом, обнаруживает, что это умение возникает в результате сложного динамического процесса.
Прежде всего, всякое материнское «нет» означает эмоциональную фрустрацию для ребенка. Запрещает ли она ему какую-то деятельность или не отдает желанный предмет, выражает ли она несогласие со способом, которым ребенок собирается осуществить объектные отношения, — в любом случае инстинктивные влечения подвергаются фрустрации. В запрет, жест и слова, вызывающие фрустрацию, вложен специфический аффективный заряд, имеющий значение отказа, поражения, одним словом, фрустрации. Таким же будет и след памяти об этом опыте. Аффективный катексис обеспечивает постоянство следа памяти как о жесте, так и о слове «нет».

С другой стороны, запрет по самой своей природе прерывает инициативу, собственную деятельность ребенка, возвращая его из активного состояния в пассивное. В возрасте, когда ребенок начинает понимать материнские запреты, происходит метаморфоза и в другой сфере его личности: возрастает активность, вытесняющая пассивность, характерную для нарциссической стадии. Возрастание направленной вовне активности в основном обнаруживается в объектных отношениях. Ребенок не позволит без сопротивления вернуть его в пассивное состояние (A. Freud, 1952).

Физическое усилие ребенка преодолеть запреты, как и все остальные встретившиеся на пути препятствия, — не единственный фактор в этой картине. К нему добавляется психодинамический фактор, а именно аффективный заряд неудовольствия, который сопутствует фрустрации и вызывает вспышку агрессии со стороны Оно. Следы воспоминания о запрете откладываются в Я и нагружаются этим агрессивным катексисом.
Теперь ребенок оказывается в плену конфликта между либидинозными узами, привязывающими его к матери, и агрессией, вызванной фрустрацией, налагаемой на него самой матерью. Разрываясь между собственным желанием и запретом со стороны объекта, между неудовольствием от ссоры с матерью и страхом утратить объект (позднее — страхом утратить любовь), ребенок вынужден избрать компромиссное решение. Компромисс состоит в аутопластическом изменении, обеспеченном защитным механизмом идентификации, который впервые появляется на данной стадии. Ребенок пускает в ход достаточно специфический вариант этого механизма, то есть «идентификацию с агрессором», согласно описанию Анны Фрейд (1936).

Анна Фрейд продемонстрировала действие подобного механизма у школьницы, которая использовала его в конфликте между Я и объектом. В ее случае важную роль играло Сверх-Я или, по крайней мере, его предтечи. Для нашего пятнадцатимесячного малыша Сверх-Я не играет никакой роли, потому что его попросту еще не существует. Более того, в обсуждаемом нами явлении ребенок идентифицирует себя скорее с фрустратором, нежели с агрессором. Однако различие между агрессором и фрустратором только в степени.

Следовательно, динамику, приводящую к приобретению семантического жеста «нет», молено описать следующим образом: отрицательный жест покачивания головой и слово «нет», произнесенное либидинозным объектом, инкорпорируется в Я ребенка в виде следов памяти1. Аффективный заряд неудовольствия отделяется от этого репрезентанта, отделение вызывает всплеск агрессии, которая затем ассоциативно связывается с мнемическими следами в Я.

После публикации монографии «Да и Нет» (1957) мне с разных сторон задавали вопрос относительно мнемичееких следов, связанных с приобретением жеста и слова «нет». Эти вопросы побудили меня сказать несколько слов о теоретических предпосылках данной проблемы. Фрейд (1915а) предполагал, что следы памяти, относящиеся к одному и тому же перцепту (переживанию), откладываются в различных «областях» психики, то есть в топографически обособленных записях ( «topisch gesonderte Niederschriften»). Эти «области» составляют систему бессознательного и систему сознательного (или предсознательного). Из этого, как и из некоторых других более поздних высказываний по тому же вопросу, следует, что для приобретения отрицательного покачивания головой требуется несколько следов памяти, качественно отличающихся друг от друга. Этот жест сначала откладывается как «репрезентант предмета». В конечном счете, он входит в систему бессознательного.

Однако возможно — более того, вполне соответствует теории психоанализа, — что в самом начале обретения жеста «нет» следы памяти одинаково доступны обеим системам, системе бессознательного и системе сознательного. Предположение Фрейда состоит в том, что система предсознательного первично формируется из словесных репрезентантов, наследующих свои (сен-сомоторные) свойства от бессознательных репрезентантов предметов. Однако в возрасте, когда возникает жест «нет», то есть примерно на пятнадцатом месяце жизни, разделение двух систем еще не является столь прочным, каким оно будет в дальнейшем. В Я по-прежнему интегрированы многие аппараты, и системы Я еще только отграничиваются друг от друга и организуются. Спустя несколько месяцев, когда слово «нет» будет также интернали-зировано в память в качестве словесного репрезентанта, разделение между бессознательной предметной репрезентацией и предсознательной словесной репрезентацией будет гораздо большим. Отныне сенсомоторные свойства, присущие предметной репрезентации запрета, могут соединяться с «нет» (как жестом, так и словом), активизируя словесную репрезентацию в системе предсознательного.

Очевидно, что, приобретая жест «нет», ребенок начинает переходить от исключительно первичного процесса к постепенному использованию вторичного процесса.
Когда ребенок идентифицируется с либидинозным объектом, эта идентификация с агрессором, согласно описанию Анны Фрейд, сопровождается атакой внешнего мира. У пятнадцатимесячного ребенка эта атака выражается в форме «нет» (сначала жеста, а затем слова), которую ребенок перенял от либидинозного объекта. В связи с многочисленными неприятными переживаниями «нет» агрессией катектировав, и поэтому «нет» используется в защитных механизмах идентификации с агрессором и обращается против либидинозного объекта. Как только совершается этот гдаг, может начаться фаза столь хорошо нам знакомого упрямства второго года жизни.