Первый год жизни является наиболее пластичным периодом в развитии человека. Ребенок рождается с минимальным набором уже сформированных паттернов поведения и в течение первого года жизни должен приобрести множество адаптивных навыков. Давление адаптации чрезвычайно велико, развитие происходит стремительно, подчас бурно. В дальнейшей жизни человеку уже никогда не придется учиться столь многому в столь краткий срок.

В этот период младенец проходит несколько стадий, каждая из которых означает существенные изменения по сравнению с предыдущей. Появление реакции улыбки маркирует конец первой стадии — стадии недифференциации, совпадающей с периодом наибольшей беспомощности ребенка. На мой взгляд, именно эта беспомощность и становится одной из причин пластичности детской психики. Второй причиной является отсутствие (по крайней мере, в первые шесть месяцев жизни) прочно установленной и надежно функционирующей организации Я.

После стадии полной беспомощности и пассивности первых трех месяцев ребенок проходит через стадию, когда он исследует, изучает и расширяет территорию, которой он успел овладеть к этому времени. Исследование осуществляется в постоянном обмене и взаимодействии с предобъектом. Это взаимодействие не исключалось и прежде, однако теперь оно приобретает новые свойства, поскольку ребенок достиг направленной активности и структурированного поведения. Теперь паттерны поведения взаимно используются ребенком и будущим объектом либидо, и в таком взаимодействии ребенок испытывает и устанавливает пределы своих нынешних возможностей. Шаг за шагом он раздвигает границы, внутри которых он преобразует давление агрессивных и либидинозных влечений в направленные действия.

Переходные стадии

В химии момент соединения элементов в молекулу именуется нахождением in statu nascendi, поскольку на этой стадии связь между молекулами остается лабильной. Отнюдь не будет метафорой сказать, что, хотя ребенок уже появился на свет, в свой первый год он еще пребывает in statu nascendi, в процессе рождения. Вслед за переходом от безобъектной стадии ненаправленной активности к стадии направляемой Я структурированной активности, должен осуществиться следующий переход к более высокому уровню интеграции. Путь от одного уровня к другому, разумеется, состоит из проб и ошибок и поэтому усеян ловушками.

На переходной стадии переживания ребенка имеют гораздо более серьезные последствия, нежели в другие периоды, когда психическая организация является более стабильной. Если ребенок подвергается травме в переходные периоды, за этим следуют специфические и подчас весьма серьезные последствия. Я употребляю термин «специфические» вполне обоснованно, поскольку каждая переходная стадия оказывается уязвимой для травм одного порядка, но практически невосприимчивой к другим. В целом, это происходит потому, что внутри каждого переходного периода развиваются адаптивные приспособления 1, оптимально соответствующие именно этому периоду. Однако в начале переходной стадии новые приспособления еще не вполне готовы и поэтому организму приходится обходиться приспособлениями, унаследованными от предыдущего периода, хотя они уже не годятся для выполнения новых задач. В результате возникает некое междуцарствие, сумеречная зона, в которой, естественно, организм оказывается более уязвимым, чем в предшествующий или последующий периоды. Сравнительно малые повреждения, которые могли бы остаться вовсе незамеченными на, скажем, второй стадии и были бы легко преодолены на четвертой, в переходный период оборачиваются травмой. Каждая из последовательных (переходных) стадий, по всей видимости, обладает собственным набором специфических для этого возраста адаптивных приспособлений.

Далее я вернусь к теме специфической для каждого возраста уязвимости; сейчас же я хотел бы проиллюстрировать тот факт, что один и тот же стимул приобретает совершенно разные значения, один и тот яке опыт по-разному воспринимается, переживается, интерпретируется и вызывает различную реакцию в зависимости от стадии, на которой ребенок с ним сталкивается. Зачастую это различие имеет фундаментальное значение.

Изменения значения и реакции

Любой психоаналитик прекрасно знаком со следующей ситуацией: наблюдение за первосценой в эдиповой фазе, в пубертатный или климактерический период имеет совершенно разные значения как с точки зрения интерпретации этой сцены, так и с точки зрения последствий для наблюдателя. Столь же велики различия и в том случае, когда мы сравниваем восприятия одного и того же опыта на различных переходных стадиях младенчества.

Мы провели следующий эксперимент 1: в качестве стандартного стимула для вызова ответной улыбки использовалась карнавальная маска, изображавшая улыбающееся лицо. Мы предъявляли эту маску Джесси в возрасте трех, семи с половиной и четырнадцати месяцев. Возраст выбирался отнюдь не случайно: это три последовательных периода, в которые среднестатистический ребенок переходит от одного уровня психологической интеграции к следующему, более высокому и сложному. Джесси реагировала следующим образом:

1.В три месяца маска вызывала в ответ улыбку.
2.Когда маска была предъявлена Джесси в возрасте семи с половиной месяцев, девочка засмеялась, бесстрашно приблизилась к маске, попыталась выковырять из нее кусочки мрамора, изображавшие глаза, при этом активно стремясь вскарабкаться на колени наблюдателю.
3.К четырнадцати месяцам у Джесси установился прочный контакт с наблюдателем (женщиной), но когда та надела маску, на лице ребенка появилось испуганное выражение, Джесси с криком отвернулась и убежала в угол. Позднее Джесси уговорили потрогать маску, и, взяв ее в руки, она начала кусать ее глаза.

Как следует интерпретировать различие между тремя реакциями одного и того же вполне нормального и здорового ребенка в свете объектных отношений и развития Я?
В первом эксперименте мы застали ребенка в момент перехода от безобъектной стадии к предобъектной. При таком переходе знак-гештальт с двумя глазами, лбом и носом, в движении, сигнализирует о приближении объекта, удовлетворяющего потребности ребенка. Маска соответствует признакам этого знака-гештальта, и потому реакция на маску является позитивной: ребенок улыбается.

В этот же переходный период из множества разрозненных ядер Я интегрируется первое рудиментарное Я.

К моменту второго эксперимента ребенок находится в переходной стадии между реакцией на знак-гештальт и выделением и узнаванием собственно либидинозного объекта. Знак-гештальт еще не утратил эффективности, либидинозный объект еще не достиг исключительности; ребенок улыбается при виде знака-гештальта (маски), активно приближается к нему и его исследует. Девочка вовлекает наблюдателя, которого она воспринимает в качестве «друга», в свою игру с маской, затевая активное общение.

Я Джесси добилось большого прогресса по сравнению с трехмесячным уровнем; благодаря опыту, приобретенному в процессе взаимных объектных отношений, девочка устанавливала и расширяла границы, и теперь ее Я превратилось в центральную управляющую организацию. Телесное Я подчиняется ее желаниям и служит осуществлению ее намерений.
Однако это телесное Я является теперь уже только частью, аппаратом более высокой организации Я, служащим развертыванию секторов Я, связанных с произвольным движением, которые в свою очередь были активизированы недавно развившимися аффективными структурами. Разумеется, теперь мы имеем дело с удивительно сложной психической организацией, хотя она и остается рудиментарной по сравнению с организацией взрослого человека. И все же, говоря в терминах психоанализа, речь идет уже о начале собственно Я.

Развитие обеспечило Джесси свободу в использовании маски при взаимном общении и игре с наблюдателем. Это взаимодействие оказывается в центре объектных отношений ребенка.
В третьем эксперименте картина вновь меняется, и мы становимся свидетелями совершенно нового развития. Объектные отношения с матерью уже надежно установлены. Более того, диада постепенно лишается своего исключительного значения единственной формы социальных отношений. К ядру первоначальной «двоицы» добавляются новые слои; возникают дополнительные объектные отношения с различными «друзьями». Однако эти «друзья» по-прежнему распознаются по их внешним атрибутам, главным из которых является знакомое лицо. Словами Ференци (1916), стадия всемогущества мысли пока еще не полностью утратила свое влияние и не передала власть чувству реальности. Магия остается наиболее могущественной силой во вселенной младенца. Логические процессы, каузальность еще не приобрели абсолютной власти, которую получат позднее. Мышление осуществляется с помощью идентификации, интроекции, проекции и сходных механизмов. Покуда ребенок убежден, что он может изменить мир вокруг, опираясь на всемогущество мысли, он будет верить, что на это способны и все остальные. Поглядите, как двухлетняя девочка, полюбовавшись заходом солнца, оборачивается к отцу: «Папочка, сделай это еще разик!». Ребенку этого возраста каждый взрослый представляется волшебником, потому что ребенок и сам — волшебник, пусть и не столь удачливый, как его родные.

Когда к четырнадцати месяцам Джесси наладила «дружбу» с наблюдателем, ей уже не было безразлично, что лицо наблюдателя внезапно превращается в маску «страшного незнакомца». Лицо (и маска) в качестве знака-гештальта уже утратили свою эффективность. Вместо этого в права вступают индивидуальные лица «матери», «отца», «друга». Когда лицо друга таинственно преображается в «чужака», ребенок убегает, крича от страха. Джесси теряет друга, на его место из ниоткуда является незнакомец — хуже того, сам друг превращается в чужака и оборотня.

Когда маска снимается и «друг» возвращается, Джесси после недолгих уговоров вновь признает его. Прислонившись к другу, обретя уверенность благодаря физическому соприкосновению, она решается даже пощупать маску в руке наблюдателя, однако сохраняет недоброе чувство по отношению к злой магии маски и начинает кусать ее глаза.
В терминах Пиаже, Джесси лишь отчасти достигла обратимости. Это соответствует наблюдениям Пиаже (1947); по данным его экспериментов, обратимость, необходимая для ситуации, с которой сталкивается Джесси, будет достигнута гораздо позже, но не в четырнадцать месяцев (см. Приложение).

Интересно рассмотреть роль Я в этих трех ситуациях.

Ситуация 1: в возрасте трех месяцев деятельность рудиментарного Я ограничивается восприятием, узнаванием и реакцией улыбки на удовлетворяющий потребности знак-гештальт. Рудиментарное Я не различает друга и постороннего и совершенно не способно защитить ребенка от опасности. Несмотря на такую ограниченность, рудиментарное Я способно к адекватным действиям, поскольку мать служит ему вспомогательным Я, внешним по отношению к ребенку (Spitz, 1951).

Ситуация 2: какие изменения произошли в Я Джесси? В возрасте семи с половиной месяцев ее Я уже не является рудиментарным, едва различимым, едва способным к соотнесению восприятия с определенными следами памяти и к выражению позитивного аффекта. На этой стадии начинает проявляться структура Я, принимающая на себя роль центральной управляющей организации. Теперь эта организация осуществляет посредничество между инстинктивными влечениями младенца, которые стали более дифференцированными и выражаются в форме аффективно окрашенных потребностей, желаний, стремлений и отказов. Они выливаются в моторное действие и аффективное выражение, поскольку Я начинает брать на себя роль, которую оно сохранит в течение жизни: контроль над доступом к подвижности. В этом смысле Я начинает брать на себя часть материнской роли в осуществлении желаний ребенка, однако защитная роль матери еще не переходит к Я. Побуждения, выраженные Джесси в нашем маленьком опыте, связаны с ее желанием приблизиться и вступить в общение с другом, ее любопытством по поводу новой игрушки, предоставленной ей другом и содержащей волшебный знак-гештальт.

Ситуация 3: Джесси исполнилось четырнадцать месяцев и восемь дней. В ее Я произошли радикальные перемены. Процесс мышления заходит гораздо дальше непосредственного исполнения желания. Это становится очевидным из того, что Джесси сохранила свою дружбу с наблюдателем. Когда наблюдатель надевает маску и превращается в оборотня, Я обнаруживает свою новую роль защитника: Я подает сигнал опасности (Freud, 1926а), вызывающий панику и бегство.

На мой взгляд, эта серия наблюдений хорошо иллюстрирует многие аспекты развития ребенка. Начиная с рудиментарных зачатков в качестве телесного Я, мы видели его развитие вначале до уровня исполнительной, а затем и защитной организации личности ребенка, «стража», как это называет Анна Фрейд (1936).

Фундаментальное различие между взрослым и ребенком

Эти же эксперименты обнаруживают и значительные различия в реакциях ребенка на один и тот же стимул в последовательных фазах. Очевидно, что данный перцепт или опыт обладает совершенно иным значением в три, восемь и четырнадцать месяцев. Каждый возраст имеет специфический для себя : набор проблем, которые необходимо решать, и угроз, которым нужно противостоять.

Нельзя сказать, чтобы ребенок на первом году жизни был совсем уж нежным и хрупким существом. Из всего вьппесказанного очевидно, что на определенных стадиях воспринимаются лишь определенные раздражители, а отнюдь не все, пусть даже и очень заметные. Соответственно, на конкретных стадиях младенческого возраста значение имеют лишь строго определенные переживания.

Я пытаюсь сформулировать мысль, с которой взрослому человеку не так легко примириться. Все дело в том, что ребенок не похож на взрослого. У него иная физиология, у него совсем другие ощущения, физико-химические реакции, способ освоения окружающего мира. Ребенок может легко справиться с тем, что оказалось бы фатальным для взрослого, и наоборот. Для взрослого лишение кислорода на пятнадцать минут — катастрофа, влекущая за собой смерть. Для ребенка в момент родов это нормальное и даже необходимое состояние.

Путаница возникает из-за того, что это различие является избирательным, оно не приложимо ко всем секторам организма, оно не универсально даже внутри одного сектора. К примеру, это различие вовсе не означает, что новорожденный защищен от любого ущерба и страдания. Он не может объяснить, что испытывает, но это вовсе не означает, будто он не страдает. Наше безразличие, недостаток эмпатии и воображения приводят к невероятной жестокости по отношению к детям. "К примеру, несколько лет назад я узнал, что в лучших больницах хирурги, как правило, производят мастоидектомию у беззащитных младенцев безо всякой анестезии.

Хотя мы и не располагаем достаточным и доказательствами, однако вполне обоснованно можем предположить, что подобная бездумная жестокость влечет за собой последствия, далеко превосходящие ее непосредственный результат. По-моему, Клод Бернар сказал: «Боль может убить подобно кровотечению». Быть может, в данном случае это не совсем верно, поскольку психическая организация младенца, по-видимому, лучше переносит боль, нежели психика взрослого, но я убежден, что эти травмы оставляют незаметные психологические рубцы, которые дадут о себе знать позднее. Вспомним гипотезы Филлис Гринэйкр, высказанные в ее статьях о предрасположенности к тревоге (1941). Во всяком случае, я бы посоветовал хирургам и педиатрам попытаться разработать физиологически безвредные методы анестезии, которые были бы обязательными при любых хирургических операциях на младенцах.

Если некоторые переживания, катастрофические для взрослых, вызывают гораздо более слабую реакцию у младенца, то верно и обратное. Изменения в окружающей среде, весьма несущественные для взрослых,, могут при определенных обстоятельствах (Spitz, 1950b) оказать огромное влияние на младенца и иметь чрезвычайно серьезные последствия, вплоть до тяжелой патологии. Волнующие сцены в фильме Робертсона «Двухлетний ребенок отправляется в больницу» (1953) дают некоторое представление о наиболее легких последствиях госпитализации детей.

Начиная с 1944 года я старался передать в фильмах и в статьях ряд наблюдений за последствиями эмоциональных травм, которые оказались более тяжелыми, нежели снятые Робертсоном. Взрослому подобные перезкивания ничем не грозят, но в младенчестве они могут вызвать травму, подвергающую риску саму жизнь беспомощного младенца, особенно в критические переходные периоды, как, например, в конце первого года жизни.
Развитие на первом году жизни не происходит по прямой, ровной линии. Напротив, мы можем регулярно наблюдать возвращение определенных стадий, меняющих направление развития. Эти изменения совпадают с реорганизацией психической структуры, за которой следует возникновение новых аспектов и возможностей личности. Каждая из этих последовательных стадий означает переход от прежнего уровня развития к следующему, более высокому, и характеризуется более сложной дифференциацией психического аппарата. Исследования этих фундаментальных преобразований побудили меня ввести новую концепцию факторов, управляющих этим процессом. Я назвал эти факторы «организаторами» психики, заимствовав термин из эмбриологии (Spitz, 1954, 1959).

Возникновение первого организатора психики и его последствия

В эмбриологии понятие организатора относится к конвергенции нескольких линий биологического развития в определенной точке организма эмбриона. Это приводит к появлению агентов и регулирующих элементов, называемых «организатором», который оказывает влияние на дальнейшие процессы развития. Нид-хэм (1931) говорит об эмбриологическом организаторе как о том, что задает направление для каждой конкретной оси развития; это — центр, влияние которого распространяется во все стороны. До возникновения подобных организаторов часть ткани может быть трансплантирована, скажем, из области глаз в другое место, например на кожу спины, где она будет развиваться наравне с окружающим эпидермисом, то есть она также станет эпидермисом. Однако если та зке ткань трансплантируется после установления организатора для области глаз, трансплантат будет развиваться как глазная ткань даже посреди дорсального эпидермиса.

Примерно тридцать лет назад я выдвинул предположение, что аналогичные процессы с сопутствующими критическими узловыми точками действуют также и в психическом развитии младенцев. Данные, полученные мной в результате продолжительного исследования нескольких сотен детей, подкрепили мою гипотезу, и поэтому я попытался сформулировать ее более точно и применить к последовательным возрастным уровням.
Независимо от моего исследования существование критических периодов в ходе развития было подтверждено трудами Скотта и Марстона (1950) в результате экспериментов с животными. Я полагаю, что первым из психоаналитиков концепцию «критических фаз» предложил Гловер. Он применял этот термин к трансформации влечений в инстинктивной жизни взрослых. Позднее Боулби (1953) применил ту же гипотезу уже по отношению к растущему организму.

Мои наблюдения показывают, что в эти критические периоды процессы развития в различных секторах сливаются друг с другом, а также интегрируются с функциями и способностями, возникающими в ходе созревания. Благодаря интеграции происходит реструктурализация психической системы на более высоком уровне сложности. Эта интеграция — процесс тонкий и уязвимый, в случае успеха она приводит к появлению того, что я назвал «организатором» психики.

Ранее я описывал внешние признаки установления одного из этих организаторов; его индикатором становится появление реакции ответной улыбки. Повторюсь: реакция улыбки сама по себе является лишь зримым симптомом конвергенции различных процессов развития внутри психического аппарата. Установление реакции улыбки сигнализирует о том, что эти тенденции уже подверглись интеграции, были организованы и отныне будут функционировать в качестве особого узла психической системы. Появление реакции улыбки означает новую эру в жизни ребенка, начинается новый способ существования, кардинально отличающийся от прежнего. Этот поворотный пункт отчетливо обнаруживается в поведении ребенка.

Эти поворотные пункты, эти организаторы психики имеют огромное значение для правильного, нормального развития младенца. Если ребенок благополучно устанавливает и консолидирует организатор на соответствующем уровне, его развитие может продолжаться по направлению к следующему организатору.

Но если консолидация организатора не удается, развитие останавливается. Психическая система, которая должна была подвергнуться интеграции благодаря взаимодействию с окружающей средой, остается на первоначальном, менее дифференцированном уровне развития, предшествующем установлению организатора. Между тем созревание продолжается в том же темпе и по тому же пути, который определен врожденными задатками, поскольку они гораздо менее подвержены влиянию внешней среды и лучше защищены от него, нежели процессы развития.

Это вызывает расстройство в раскрытии личности ребенка, так как возникает дисбаланс между силами развития и силами созревания. Подобный дисбаланс в значительной мере ограничен первыми годами жизни, и именно в эту пору он обычно и возникает. Чем старше человек, тем менее он подвержен таким расстройствам; по завершении пубертата они исчезают полностью. Нарушению равновесия между созреванием и развитием во многом способствует пластичность психики младенца.

Роль Я

Другой причиной пластичности детской психики на первом году жизни является отсутствие надежно установленной и глубоко дифференцированной психической структуры. Психоаналитическая теория утверждает, что Я — это сфера психики, которая служит посредником в отношениях между внешним и внутренним, в коммуникации между внутренним миром и окружающей средой. Разнообразие психических систем и аппаратов Я служит контролю и защите, то есть они обеспечивают разрядку ненужного или даже вредного напряжения, исключение незкелательных раздражителей и восприятие желательных, адаптацию к раздражителям и множество других видов взаимодействия с окружающей средой.

Новорожденный, однако, не имеет Я (Freud, 1914b). Он не может справиться с возникающими раздражителями и чуть ли не автоматически защищается от них высоким барьером чувствительности к стимулам. Тем не менее, если раздражители оказываются достаточно сильными, происходит прорыв барьера стимулов, что может привести к изменению еще недифференцированной личности младенца.

В ходе дальнейшего развития возникают рудиментарные зачатки Я. С одной стороны, ядра Я интегрируются, с другой — постепенно снижается барьер стимулов. Теперь стимулы, приходящие извне, начинают менять рудиментарную организацию личности. Они вынуждают ее реагировать и инициируют процесс формирования. В ходе этого процесса реакции младенца постепенно координируются и интегрируются в более или менее когерентную систему. Этот процесс предшествует образованию рудиментарного Я, на которое затем будет возложена задача справляться с раздражителями, поступающими изнутри и снаружи. Дальнейшее развитие структуры Я, его способностей, его резервов устойчивости и силы будет медленным и постепенным. На протяжении многих месяцев и лет постоянных изменений Я воспринимает поступающие раздражители и справляется с ними. Каким образом структурируется и организуется конкретное Я, зависит от того, каким образом оно справляется с внутренними и внешними раздражителями: опыт, с которым сталкивается пластичная личность младенца, обычно модифицирует саму эту личность. Перед нами развертывается постепенный бесконечный процесс изменения, который мы едва ли даже начали исследовать. Однако не так-то просто описать, как формируется личность младенца. Процессы формирования не происходят резко.