До сих пор я пытался ознакомить читателя в первую очередь с легкодоступным материалом наблюдений относительно этой архаической стадии развития, который я и другие авторы сумели собрать за эти годы. В своем обсуждении я пока намеренно не обращался к роли аффектов в этом раннем развитии, даже если аффекты, очевидные и разнообразные, совершенно отчетливо фигурируют в нашей статье.

Действительно, у новорожденного аффекты можно наблюдать только в их примитивной форме; мы вряд ли вправе называть их «аффектами», именно поэтому я говорил о возбуждении отрицательного качества и его противоположности, покое, — то и другое характерно для предтеч аффектов.

Это объяснение, хотя и представляет собой незначительную модификацию гипотезы Левина об экране сна, не нуждается в специальном обсуждении. В наш век искусственного вскармливания можно было бы возразить, что большинство младенцев ни разу не видели груди, довольствуясь бутылочкой. Однако понятие «экрана груди» у Левина является кодовым символом совокупности оральных ощущений, описанных мною выше. Передается ли пищевой объект посредством материнской груди или через резиновую соску пластиковой бутылочки, основной элемент переживания полости сохраняется (хотя резиновый сосок не выражает чисто человеческой реакции взаимодействия). Более того, даже если мать кормит младенца из бутылочки, ее лицо по-прежнему остается визуальным фактором, ее руки и тело передают тактильные ощущения, которые входят в «экран сна» Левина и в феномен Исаковера.

Однако «современный прогресс» уже преуспел и в этом, изобретением подставки для бутылочек и привязыванием младенца к кроватке, устранив последние остатки человеческих отношений с родным ребенком. Хотелось бы знать, как изменятся сны поколения, выращенного таким способом.Тем не менее примитивность этих предтеч аффектов не делает их менее эффективными. Давление, оказываемое этими архаическими переживаниями, может быть совершенно невыносимым, но в результате оно вынуждает к адаптации. Насколько сильным может быть это давление, понимаешь только в экстремальных случаях. Поскольку все новорожденные совершают «крик рождения», мы относимся к нему как к несущественной и обычной детали родов. Мы зачастую уверены, что эта первая вокализация новорожденного является в то же время его мучительным вдохом, чтобы вобрать воздух прежде, чем задохнуться.

В этом примере потребность и удовлетворение потребности настолько очевидны, что не заметить их невозможно. В исследовании развития первых восприятий младенца мы указали на то, что они возникают как функция потребности и удовлетворения потребности. В циркадном ритме жизни новорожденного потребности постоянно возвращаются в кратких интервалах в той или иной форме. Их удовлетворение — не всегда немедленное событие.
Между ощущением потребности и ее исчезновением в результате удовлетворения потребности часто имеет место задержка. Эта задержка играет важную роль в адаптивном развитии. Фрустрация, сопровождающая задержку, является основой адаптивного поведения и одного из наиболее важных адаптивных устройств, а именно следов памяти и памяти.

Обсуждая проверку реальности, Фрейд (1925а) указывает, что это — вопрос того, «может ли нечто, находящееся в Я в виде репрезентации, вновь быть обнаружено в восприятии (реальности)»; далее он говорит: «Очевидно, что предварительным условием установления проверки реальности является то, что объекты, приносившие когда-то реальное удовлетворение, должны быть утрачены».

В наиболее ранний период развития восприятия, который я бы назвал первичной перцепцией посредством оральной полости, мы наблюдаем постоянный приток и отток двух первичных аффектов, аффекта неудовольствия и аффекта удовольствия, в соответствии с усилением потребности и ее удовлетворением.

У новорожденного оральная зона и оральная полость исполняют две достаточно разные, но чрезвычайно важные для выживания функции. Одна функция — это поглощение, обеспечивающее непосредственное физическое выживание индивида.

Вторая функция — восприятие, которое у новорожденного также начинается с ростральной части — оральной зоны и оральной полости. Отсюда восприятие разветвится на пять основных модальностей: обоняние, осязание, вкус, зрение и слух. Поэтому основная репрезентация орального и периорального региона становится ведущей адаптивной организацией, обеспечивающей выживание вида. Неудивительно, что этот регион становится полем деятельности наиболее ранних динамических процессов, а очевидными индикаторами этой деятельности являются аффекты, о которых я говорил выше.
Из этого логически следует, что дальнейшее развитие восприятия также будет тесно связано с аффектом. То, что дело обстоит именно так, становится очевидным и в ряде вех в развитии дистантной перцепции, диакритического различения, реакции улыбки и их последовательностей. Как будет показано далее, аффект прокладывает путь развития, это касается не только развития восприятия, но и развития всех остальных функций.
Независимо от наших собственных данных, эксперименты, проведенные на взрослых (Bruner and Goodman, 1947; Levine, Chein and Murphy, 1942; Sanford, 1936, 1937), показали, что потребность (которая, разумеется, вызывает аффект) вторгается в восприятие, нарушая его, и превращает реальность в нечто напоминающее исполнение желаний. Однако это лишь один край в спектре влияния аффекта на восприятие. Любой психоаналитик подтвердит, что восприятие находится под постоянным влиянием основного аффективного тона субъекта. Это не достигает действительного исполнения желания. Аффект окрашивает восприятие, делает его важным или неважным, придает ему ту или иную валентность; например, при скотомизации (Laforgue, 1930) аффект исключает некоторые перцепты, усиливая остальные. Наконец, аффекты определяют отношения между восприятием и познанием.

Вот почему в науке мы стараемся исключить роль аффекта и пытаемся подвести восприятие под определенную шкалу. Этот метод, который лично я считаю редукционистским, дал поразительные результаты в физических науках; он.даже получил название «собственно научного метода». Однако когда этот метод измерения

и исчисления безо всякой коррекции применяется к живому существу, в частности к человеку, он, в конечном счете, препятствует всякому развитию знания. Мы вспоминаем сетования Августина, процитированные в начале второй главы. У живого существа, особенно у человека, прежде всего аффекты служат объяснением поведения и психологических событий, а они пока не поддаются измерению.