К концу первой недели жизни ребенок начинает реагировать на определенные сигналы. Появляются первые признаки целенаправленного поведения, то есть активности, сопровождающей психические процессы и протекающей по типу условного рефлекса.
В самом начале эти сигналы стимулируют глубокую чувствительность. Первым из таких сигналов, вызывающим реакцию, является нарушение равновесия. Если, начиная с восьмого дня, естественно вскармливаемого ребенка положить на одну руку в позе кормления (то есть в горизонтальном положении), младенец повернет голову в сторону груди человека, который его держит, будь то мужчина или женщина (Bühler, 1928). И наоборот, если того же ребенка поднять из колыбельки в вертикальном положении, он не поворачивает голову.

В течение последующих восьми недель распознавание подобных стимулов и реакция на них становятся все более специфическими. Фолькельт (1929), Рипин и Хетцер (1930) подробно изучили последовательные стадии восприятия этих сигналов в первые два месяца жизни. За их исследованиями последовала работа Рубинова и Франкла (1934). В ряде экспериментов эти исследователи продемонстрировали шаги, приводящие, в конечном счете, к распознаванию пищевого объекта.

Рубинов и Франкл показали, что вплоть до начала второго месяца жизни ребенок распознает сигнал пищи только тогда, когда он голоден. В сущности, он даже не узнает молоко как таковое или бутылочку, соску, грудь и т.д. Он «узнает», если можно так выразиться, сосок, когда тот оказывается у него во рту, и в ответ на этот стимул, как правило, начинает сосать. Однако даже эта элементарная форма перцепции требует соблюдения определенных условий. Если ребенок озабочен чем-то другим 1, например, если он начал кричать из-за того, что его потребность в пище не была немедленно удовлетворена, то он не отреагирует немедленно на сосок, даже если тот окажется у него во рту, а по-прежнему будет кричать. Требуется продолжительная оральная стимуляция, чтобы заставить ребенка вновь направить внимание на ту самую пищу, из-за отсутствия которой он кричал и которая все это время была вполне для него доступна. То есть, если обобщить, мы имеем здесь дело с двумя поведенческими последовательностями:

1.В этот период ребенок распознает сигнал пищи только когда голоден.
2.Когда он начинает кричать, требуя пищи, он не распознает сосок у себя во рту и продолжает кричать

Что общего между этими двумя паттернами поведения? Хотя обе ситуации кажутся весьма разными, они вызваны одной причиной. Чтобы ребенок данного возраста (между второй и шестой неделями жизни) мог воспринять внешний стимул, требуется одновременное воздействие двух факторов. Первым фактором является сам внешний раздражитель, именно тот, который ребенок уже научился ассоциировать с ожидаемым удовлетворением потребности; второй стимул проприоцептивной природы — это потребность в пище, чувство голода, испытываемое младенцем.

Чтобы младенец «заметил» сосок, необходимо поместить его в рот ребенку, но одного этого недостаточно. Доказательство этой гипотезы дает нам второй эксперимент, в котором проприоцептивная система младенца наполнена ощущением неудовольствия, и в результате ребенок оказывается не в состоянии воспринять удовлетворяющий его потребность стимул внутри своего рта.

В этом возрасте ребенок сможет воспринять стимул «соска во рту», если будут выполнены следующие два условия: 1) проприоцептивный аппарат не инактивирован, не «затоплен» массивным напряжением неудовольствия и 2) ребенок голоден и тем самым его аппарат подготовлен к внешней перцепции.

Второй опыт — невосприятие соска во рту, когда ребенок кричит от голода, — демонстрирует действие принципа нирваны; как только неудовольствие (напряжение) возрастает, оно должно быть снято путем разрядки (моторной, голосовой и т.д.). До тех пор пока напряжение сохраняется, внешняя перцепция не функционирует. Для восприятия необходимо прекращение как неудовольствия, так и разрядки; иными словами, действие самовозобновляющегося принципа нирваны должно быть прервано натиском извне. Только когда это произойдет, сможет возобновиться внешняя перцепция, и будет воспринят стимул удовлетворения потребности.

Превосходная иллюстрация неумолимого действия принципа нирваны была получена много лет назад в эксперименте Вольфганга Кёлера (1925). Собаке предложили кусок мяса, от которого ее отделяла длинная и высокая проволочная ограда с проходом в обоих концах. В нормальной ситуации собака прекрасно справлялась с этой проблемой, просто обегая изгородь и хватая мясо, но если она проводила несколько дней без пищи, то уже не в силах была удалиться от столь близко расположенной к ней добычи. Она отбегала от мяса с тем, чтобы обогнуть изгородь, и торопливо возвращалась, повинуясь необходимости оставаться рядом с лакомым кусочком, — этот конфликт приводил пса в изнеможение после отчаянных и бесплодных попыток вскарабкаться на изгородь.

Неспособность младенца воспринимать окружающую среду сохраняется на протяжении нескольких недель. К началу второго месяца приближающийся к младенцу человек начинает занимать особое место среди окружающих его «вещей». Если подойти к голодному, плачущему ребенку в часы кормления, он притихнет, откроет рот или начнет делать сосательные движения. Никакая другая «вещь», за исключением непосредственного осязания пищи во рту, не вызывает в этом возрасте подобной реакции. Однако эта реакция возникает только в часы кормления, когда ребенок испытывает голод. Что касается перцепции, на втором месяце жизни младенец реагирует на внешний стимул только тогда, когда он совпадает с интероцептивным восприятием голода. На данной стадии восприятие окружающего мира основано на напряжении, порождаемом неудовлетворенным влечением.

Двумя или тремя неделями позже мы отмечаем дальнейший прогресс: когда ребенок замечает лицо человека, он сосредоточенно начинает следить за его перемещениями. В этом возрасте никакая другая «вещь» не вызывает у младенца такого поведения. Гезелл и Илг (1937) поясняют, что это происходит от того, что человеческое лицо предстает перед младенцем в бесчисленных ситуациях ожидания: в сущности, на первом месяце жизни лицо возникает в поле зрения младенца всякий раз, когда какая-то из его потребностей получает удовлетворение. Таким образом, человеческое лицо начинает ассоциироваться с облегчением при избавлении от неудовольствия и с ощущением удовольствия.

В нашем исследовании мы смогли добавить существенный элемент к рассуждениям Гезелла. Мы отметили, что в подавляющем большинстве случаев естественно вскармливаемый ребенок не от водит глаз от лица матери на протяжении всего кормления, пока не
засыпает у груди; у детей, вскармливаемых искусственно, это явление не бывает ни устойчивым, ни надежно фиксируемым.

Очевидно, кормление — это не единственное действие матери, во время которого ребенок может вглядываться в ее лицо. Мы редко задумьшаемся о том, что, какую бы помощь мы ни оказывали ребенку, поднимая его, подмывая, перепеленывая и т.д., он неизменно видит наше лицо анфас, мы сами фиксируем на младенце свой взгляд, двигаем головой и, как правило, что-то приговариваем. В результате именно лицо становится тем визуальным раздражителем, с которым ребенок чаще всего сталкивается в первые месяцы жизни. В первые шесть недель жизни мнемический след человеческого лица откладывается в памяти младенца в качестве первого сигнала о присутствии того, кто удовлетворяет его потребности, и отныне ребенок будет следить глазами за всеми перемещениями этого сигнала.