Метафизическое сумасшествие. Глава 5. Из философских заметок Дитриха.
Небольшое отступление.
В человеколюбии нет естественной нравственности, ибо и то и другое исходят от человека?
А ему свойственно заблуждение.
И заблуждение кроется в свойствах человеческой природы, как существа тварного и разумного.
А человеческой природе после грехопадения свойственен грех.
Грехом является самолюбие.
Самолюбие питает изгоев.
Из этого вытекает желание к самооправданию.
А самооправдание не всегда свободно от заблуждения, ибо часто – всего лишь искаженный самообман.
Иное человеком рожденное заблуждение и есть самообман.
Так самообман подкрепляет самооправдание и мотив к нему.
Последнее вплотную стоит с самолюбием.
Ибо в самолюбии есть самооправдание и самообман, суть человеческие категории*.
Человек – их причина.
Человек подвержен желаниям.
Корни желания прорастают благодаря слабости воли.
Слабость воли оправдывается самообманом.
Такое оправдание ведет к самодовольству и самовозвышению.
Они не могут быть добродетелями, и не могут нести объективность по отношению к другим людям.
Необъективность содержит несправедливость, а несправедливость – необъективность.
Несправедливость же тревожит чужое самолюбие.
Любое угнетение ведет к противоборству.
Противодействие свойственно конфликту.
А он враждебен человеческому началу добродетели.
Суть конфликт может стать следствием заблуждения.
Ибо оно часто соседствует с необъективностью.
Необъективность обязана противостоять человеческому началу добродетели.
К последней сами люди отнесли нравственность.
А понятие ее исходит из их сознания.
А сознающие склонны к заблуждениям.
Тем не менее ищут они Истину и истину.
О правдивости, морали и аморальности.
Посмотрите, как примитивно устроены наши критерии правдивости, сложенные из суждений, всецело подчиненных нашему собственному мышлению. Такое понятие, как мораль, нужна только потому, что существует понятие общество и понятие человек. Так есть ли в природе мораль? Так что же ограничивает наше мышление? Это и «соборность» и принцип «подчиняйся большинству», кстати, действенный при недостатке способности к мышлению. И странное самоудовлетворение, возникающее тогда, когда мы, читая непонятный текст, находим первую выделившуюся из сонма других лишь наполовину понятную мысль и принимаем ее за нашу правду, успокаиваемся, замираем в своей уверенности о ее правдивости.
О не боящихся смерти.
Они глупы, если судить их по закону истин человеческого разума. Они глупы по представлениям людей, подвергнутых естественному страху, ибо отличаются от них, от их ужаса, на который смогли покуситься, желанием низвергнуть его. Глупость видится разумным человеком, если его разум не может обойти страха смерти.
О заблуждении.
Заблуждается, дабы познать Истину, ибо всякое заблуждение предшествует ей.
Заблуждается, ибо ищет.
Заблуждается, ибо не животное и не Бог.
Заблуждается, ибо сознает.
Заблуждается, ибо склонен к самообману.
Заблуждается, ибо горд.
Заблуждается, ибо унывает, видя свое заблуждение.
Заблуждается, ибо пользуется своими заблуждениями в угоду телу.
Так, человек – это заблуждающееся животное.
Жизнь – человеческая привычка. Чуждая смерть пугает, ибо мы во имя неизвестного обязаны отказаться от привычного.
О познании, морали и аморальности.
Правда – не истина, и у каждого она индивидуальна. Намерение отказаться от передовых идей нашего времени, суть от углубления познания, рано или поздно, в массе или нет приводит к идейному измельчанию и возврату в хаос. Прежде всего это отражается не на личности отдельного человека, не на искажении его мотивов к познанию, когда, заняв рамки социального мышления, вживается в них и приносит своим детищем основные установки этого общества. Идейное измельчание перестает замечаться людьми, как некогда, во времена, когда оно было враждебным к старым умонастроениям. Новый вид на познание входит в привычку и далее в способ мыслить. Старые идеологии еще сильны над нами и стоит ли говорить, что знание в зачатке уязвимо настолько, что его можно пришлепнуть, как муху на столе. Явление идейного измельчания напрямую приведет нас к былому упадку, к возврату времени поверхностных взглядов. Еще можно бояться морали. Как же обойти рамки, запрещающие познать противоречащее всякому здравому смыслу знание? Все моральное имеет узкий взгляд, как и все законосообразное. Так кому же придется выполнять «грязную» работу? Наша мораль вошла в закон. А разве можно критиковать закон? А как следует получать знание из того, что само оберегает себя от всякого противоречащего знания. Получается, что спорить о морали бесполезно, а говорить ей в перевес безрассудно и бесполезно, ибо она защищается, как бешеная собака. Так что же она собой представляет: естественную мораль, или кнут короля?