Книги по психологии и философии. С. "Апология безумия"
Почему же ему предстояло отчаянно защищаться? Не потому ли, что он должен был показать людям их собственное лицо, а он… он-то видел его лучше других. Притворство, везде одна ложь. Он встал на сторону апологии не медицинского сумасшествия, отнюдь, ибо понял, что был и есть в здравом уме. Он защищал Саму Жизнь. Непорочную, не завистливую, справедливую и честную… О, как сложно бывает понять некоторые вещи! Дитрих думал о том, что рядом с ним нет отца Акселя… Не спросив у собственной разумной воли, он разрыдался. Над кем он пытался смеяться? Это была болезнь. Но теперь-то он, как и Рихард, излечился. Они оба исцелились от своих недугов. Итак, Акерманн приветствовал свою новую жизнь.
- Отец Аксель! А-а-а! Ну, вернитесь же ко мне! Боже… Вы нужны мне! – закричал в невыразимом отчаянии Дитрих. – Простите меня! Простите! Смерти нет!
Дверь вновь распахнулась. Рихард в темном одеянии и белом парике вошел и поставил канделябр с семью свечами на стол.
- Дитрих, - обратился он к Акерманну, переставшему кричать, - ты был без сознания две недели. Что последнее ты помнишь? Что с тобой происходило?
- Я видел Элеонору.
- Хорошо… Ты помнишь Пауля Габена?
- Нет… чего вы хотите. Я не понимаю ровным… счетом ничего из того, что вы говорите.
Дитрих произнес все это очень тихим голосом, отрывочно и как-то нескладно. Рихард научился быть человеком железной воли и продолжал спрашивать:
- Ты помнишь меня?
- Нет.
- А женщину, которая только что была здесь?
- Нет… я же говорил… нет.
- Ты находишься у себя дома.
- Из окна должна виднеться часовня святого Антония.
- Да, верно.
- Помогите мне подняться.
- Зачем? – продолжал терпеливо спрашивать Рихард.
- Просто помогите.
Он обнял Дитриха обеими руками и, поправив одеяло, помог ему присесть на край кровати.
- Тебе сейчас категорически запрещено вставать. Голова не болит?
- Нет. Отстаньте от меня. Я не прошу у вас ничего больше. Уйдите. Ваше напускное милосердие превращается в омерзение, а жалость… хуже омерзения. Врач в сотый раз сокрушенно покачал головой, взял с тумбочки порошок и проговорил:
- Выпейте хотя бы лекарство. Дитрих молча повиновался.
- Хорошо, - прочитав в его глазах нескрываемую недоброжелательность, Рихард забрал стакан и удалился.
Как только дверь за ним закрылась, Акерманн, встал, хватаясь рукой за стену и еле передвигая ноги, направился к окну. Сильнейшая головная боль беспрестанно точила его мозг. Приблизившись вплотную и растворив ставни, Дитрих взглянул сначала на звездное небо, а потом вниз на дорогу. В этот момент до слуха его донеслись крики. Он еще сильнее перегнулся, дабы увидеть, откуда точно они исходят. Он разглядел в темноте три мужских силуэта. Рихард, находившийся в соседней комнате, тоже услышал голоса и, выглянув в окно, решил, не медля вернуться в комнату Дитриха. Когда он вошел, то увидел, как Акерманн стоит недвижимый, схватившись правой рукой за решетку.
- Я хочу видеть Эль… Элеонору, - первым он нарушил молчание.
Рихард не нашел, что ответить и вместо этого предложил Дитриху лечь.
- За что мне это? – ровным тихим голосом спросил тот.
- Что это?
- Эта вечная мука. Вы для меня хуже дьявола. Ха-ха, я узнал тебя. За что мне эти испытания? Я умер?
- Нет, ты не умер. Просто твое сознание помутилось. Врач помог Дитриху вернуться обратно в постель.
- Оставьте… Вы хотите сказать, что давно знаете меня?
- Ну не так уж и давно. Но ты должен верить мне, в твой дом не может же войти посторонний человек.
- Хорошо пусть так. Дитрих замолчал. Рихард хотел уже уйти, но тот остановил его неожиданным вопросом.
- Вы знаете, откуда рождается свободомыслие?
- Извольте… Поясни мне, - качая головой, произнес Рихард.
- На переломе культур, как мы все знаем. Свободомыслие есть, прежде всего, вызов праздности.
- Хм… Может быть, продолжишь позднее?
- Не отказывайтесь от своих просьб, господин, иначе я перестану доверять вам.
- Да, ты прав, прости. Рассказывай.
- Человек живет, довольствуясь многим, и это многое начинает ему надоедать. Вопросы обостряются – и вот, пожалуйста, новая идея. Вы решаете, что эти вопросы сотни раз уже задавались в прошлом, но, в сущности, человечество решает только одну загадку: как жить лучше? Философ-моралист может спросить: как жить правильнее? И каждый из нас – как жить, чтобы получить благо? На эти вопросы нет ответа, но человеку свойственно вновь и вновь обращаться к ним. Человек просто обожает решать задачи без ответа. Свободомыслие есть, прежде всего, гипотеза – примерный ответ, альтернатива. Потом ее примут, и она наскучит, либо сразу отвергнут; во всяком случае, идеи продолжают появляться.
- Удивительно, как это человечество, по твоей теории, не осознало, что суть познания – разрешение неразрешимого? По твоей теории само познание, как, в общем, и идея, должно наскучить.
- Конечно, недаром методология познания меняется постоянно. Рихард зашторил окно.
- Дитрих, позволь прервать тебя…
- Конечно, конечно, - обреченно махнув рукой, произнес Акерманн.
- Я должен идти домой. Иветта останется с тобой.
- Вы ведь врач, да?
- Да. Больные… много работы.
- Ну-ну…
- Иветта придет к тебе.
- Прошу, пусть она не трудится сидеть со мной – я не сумасшедший…
- Я это знаю.
- Передайте ей.
- Хорошо, - подытожил господин Штернхаген и покинул комнату. Дитрих остался один и стал вспоминать что-то из своего прошлого. На ум тут же пришла давнишняя, но весьма актуальная беседа с Паулем – они говорили о квинтэссенции Акерманна. Он тогда сказал:
- Возможно, что Абсолютный Разум – недостающий компонент, который должен непременно учитываться при приготовлении сред в качестве основ «философского камня». На что Пауль предположил:
- Значит, этот разум скорее – причина всего бытия? И Дитрих отвечал ему:
- Нет, совсем не так, почтенный друг. Составная часть – это будет более точным, максимально точным определением, причем, часть субъективной реальности, но, в тоже время, - некая связка с материальной стороной бытия, ибо субъективный разум не только имманентен миру, но и проявляется в своей трансцендентальности к нему. Поскольку этот эфир духа – пятый компонент, после воды, огня, земли и воздуха, кислорода, точнее, и напрямую задействован в практике поддержания постоянства идейного и материального мира на самом деле, я считаю, что извечным вопросом всей философии бытия по мысли техника, оккультиста и натурфилософа таков: в чем заключается принцип механизма превращения материи, то есть трансформации ее из одного состояния в другое. Известно, что огонь, термическое воздействие, например, действует на металл именно так: раскаляет и плавит его, но какие именно силы заставляют происходить реакцию так, а не иначе, и почему следствие ее – именно плавление? Отсюда проистекает более абстрагированный вопрос: какими свойствами должна обладать материя, чтобы вообще изменяться, и, соответственно, здесь можно спросить и о непосредственно свойствах воздействующего агента – вещества, предмета…
На это Пауль спросил:
- Абсолютный Разум способен на такое?
- Я не знаю… Но даже, если бы и знал, как бы я смог вычислить необходимую дозу этого чистого Разума, как смог бы использовать субстанцию, от которой нельзя отделить кусочек, и влиять ею на нечто материальное по своей прихоти?
- Но ты сказал, что связь есть!
- Она есть, да, но, вполне возможно, что человеческим разумом она не может быть подчинена и опробована практически. Представь, что эта первооснова уже сейчас связывает четыре элемента, но не может стать умопостигаемой так же, как и не может быть, наличествовать в неком материальном образе.
- Ее нельзя ни представить, ни пощупать.
- Именно. Поэтому наши поиски – хождение в темноте по кругу. Мы натыкаемся на одни и те же барьеры.
- Что-то вроде загадки бытия, - банально заметил Пауль.
- Да, нечто неотделимое.
- Может статься, что нам следует идти не от корня проблемы, а подбираться сверху, изучая другие четыре элемента?
- Возможно, возможно ты прав, - мудро предположил тогда Дитрих, на этом решив поставить точку в беседе.