Невротические симптомы. Случай ангела
Сеанс от 26 января 2004 г.
Анж: Начну с... Действительного?. Сегодня утром был я у врача. Он был так доволен, он мне говорит: «У вас было 5 миллионов вирусов10, а теперь у вас не более 200, и уровень Т411 у вас вполне удовлетворительный... Скоро их уже не обнаружить. Лучше и быть не могло. Вы теперь вне опасности, химиотерапия вам уже не нужна». У меня была странная реакция. Я подумал: «А мне наплевать». Это нелепо. Я был поражен.
Грин: Поражен?
Анж: Поражен собственной реакцией. Выходные прошли плохо. Благодаря Шекспиру или из-за него. Я с трудом перенес укол, который мне сделала медсестра. Я проснулся; неправильно разглядел время на будильнике и решил, что полседьмого. Я встал и принял лекарство. Потом я увидел, что было полтретьего. Я смотрел «Тита Андроника». В субботу я остался прикованным к постели12. Два с половиной месяца назад я смотрел «Тита Андроника»-13 в сокращенной версии. Я пошел еще раз посмотреть полную версию, которая идет четыре часа. Мне приснился сон про бывшую горничную моей матери, которая покончила с собой. Я вам о ней рассказывал. Она мне давала кусок хлеба, густо намазанный земляничным вареньем. Моя мать была в ярости. Я пошел в театр в Женвилье и видел лицо, которое не узнавал, не мог понять, кто это был. Это была Анн Альваро. Я ее видел раньше в пьесе, где она играла роль матери, которая бросила своих детей, но под конец их находит. Вчера она играла ужасную Тамару. Эта роль противоположна хорошей матери, которая находит детей; эта мать делает с сыновьями ужасные вещи. В первой роли она мне напоминает Пьеру Оланье.
Грин: Пьера Оланье напоминает вам хорошую мать, а я — ужасную Тамору, которая делает с сыновьями ужасные вещи.
Анж: Все люди удвоились. Во сне — горничная и моя мать. Анн Альваро в двух ролях. Анн Альваро и Пьера Оланье... Лилиан (любовница) пришла меня проведать, зашла, была очень мила. Эльга прислала мне из Индии второе письмо, но не ответила на мое.
Грин: Она вас бросает.
Анж: Лилиан уезжает в следующие выходные. Значит, смогу увидеть Изабо наедине. Тоже неплохо.
Грин: Такой замечательный результат вас пугает, поскольку оставляет вас наедине с вашими желаниями. Возможно, потому, что вы себе представляете свои желания как те, что Тамора вызывает у своих сыновей?
Анж: Я бы сказал больше. Если я лечился, так это чтоб мои желания не стали действительностью; «Чего ради? — говорил я себе,— если я все равно умираю»... (Молчание) Мне очень нравится эта вещь.
Грин: Вам очень нравится эта вещь16 с земляничным вареньем.
Анж: Там на пиру она ест своих сыновей.
Грин: И чем вам это нравится?
Анж: Это представляется самыми ужасающими влечениями, которые я пытаюсь в себе задушить.
Грин: Горничная, которая вам представилась во сне, покончила с собой. Вы ее ввели как соперницу вашей матери, которая вас к ней ревнует. Вы упрекаете ее в том, что она вызвала у вас желания17, так же как вы считаете, что это анализ, что это я вызвал у вас эти ужасающие влечения.
Анж: Я вас плохо слышу.
Грин: Вам же нравится этот римский мир, вспомните «Гладиатора». Мир, полный жестокости и беспощадной мести. Это ваш Рим. (Он писал работу на эту тему.)
Анж: Калигула. (Молчание.) Это ужасно, если это действительно так.
Грин: Калигула?
Анж: Нет. Не лечиться, говоря себе: «Чего ради, если я все равно умираю», — хотя это совершенно ни при чем.
Грин: Наказать себя заранее за то, что вам в голову пришли такие фантазии, чтобы не искушать себя на действия.
Анж: Да уж, я здесь точно невротик, я себя казнил за фантазии без действий. Я знаю, что у меня есть садистские фантазии с женщинами. (Долгое молчание.) Я, правда, поражен своей peакцией сегодня утром. -(По-моему,— сказал врач,— Лучше и быть не могло». А я- я разочарован. Это грустно.
Грин: Как грустно быть вынужденным столкнуться с самим собой.
Анж: Да, но я сказал себе, что владею ситуацией. Лекарства я могу принимать — могу не принимать.
Грин: Вам нужно (жить) в параличе. В таком состоянии, чтоб ни одно желание действительно не могло у вас появиться.
Анж: Грустно думать, что я изменился только из-за того, что был так болен.
Грин: «Погода была чудесная; я пришел пешком, пересек Люксембургский сад, весь залитый солнцем. Дети играли»18. Чувствовать себя немножко лучше — это да. Гораздо лучше — это опасно.
Анж: Да, не знаю, что делать.
Грин: Вы говорите, что не знаете, что делать. Вы не думаете, что мы могли бы проанализировать, что вас так пугает.
Анж: Потеря самообладания.
Грин: Возможно, желание обладать19 женщинами, как в «Тите Андронике». Над женщиной изнасилованной, у которой нет уже ни языка, чтобы говорить, ни рук, чтобы указывать. Властвовать20 над ними, чтобы скрыть насилие. Страх наказания, которое придет с моей стороны. Через эту вещь вы как бы помимо воли показываете мне свои желания.
Анж: Этот врач сегодня утром... хоть мне и было наплевать, но я ему сказал: «Спасибо за ваши старания».
Грин: Вы говорите это мне, чтоб скрыть негативные чувства.
Анж: Нелепое это чувство «чего ради». А я-то думал, что скоро последую за своей матерью. Это безнадежно.
После сеанса
После сеанса проявились две тенденции. Вновь появился сексуальный материал, почерпнутый из фильмов, иногда порнографических, из игры специализирующихся в этом жанре актеров. Снова возникла тема его отвращения к женским половым органам и его вуайеристский интерес к ним. Он вспомнил пирожные, которые пекла ему мать. В ходе его медикаментозного лечения проявилась сильная оральная инвестиция. Вместо того чтобы рассказывать мне о своих фантазиях, он рассказывал мне о чужих, зрителем которых он был; я настаивал на том, что это защита. Он признал свой страх перед сексом и рассказал об уже застарелой преждевременной эякуляции. Вторая тенденция состояла в чувствительном уменьшении его живости, с тех пор как соматически он пошел на поправку. Самообладание подавляло желание. Однажды вечером, после весьма приятного ужина с женщиной, сильную физическую и психологическую притягательность которой он начинал ощущать, он согласился, чтобы она подвезла его домой. Когда они приехали, он позволил продлиться нескольким мгновениям, которые предположительно могли бы вести к физическому сближению. Но чувство панического страха заставило его резко выйти из машины и обратиться в бегство. Потом ему приснился сон, где он находится в машине с молодым блондином, начинает с ним флиртовать, но затем внезапно останавливается со словами: «Нужно прекратить, моя мать идет!»
У него было сновидение, в котором я ему объявляю об окончании анализа, а он упрекает меня за то, что я не заметил, насколько он нарциссичен. Он говорит мне: «Это несправедливо, ведь я решил пойти к вам по прочтении вашей книги «Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти». Возможно, упрек касался недооценки нарциссизма смерти.
Перенос был поверхностно отцовский, с благодарностью и признательностью. Действительно, однажды за ужином в ресторане кто-то сказал, что я иногда плохо обращаюсь со своими детьми. Он психически заткнул себе уши и сменил тему разговора. Он хотел избежать одного из самых глубоких аспектов переноса. Я был также и матерью-собственницей, желавшей навечно оставить его на своей кушетке и требующей от него отчетов. Я также ничем не отличался от того врача, который выражал свое удовлетворение улучшением его состояния, что ему самому было безразлично.
Вскоре после этого у меня было прозрение. Я сказал себе, что слишком уж сконцентрировался на гневном отце и взгляде Моисея, истолковывая торможения пациента исключительно в понятиях страха кастрации. Я понял, что этого недостаточно, что он, безусловно, оспаривал отцовский авторитет, но так, как если бы в глубине души он был девочкой. Главной опасностью была потеря материнской любви, поэтому он и должен был подчиниться ее запрету любить другую женщину, что означало бы начать к ней плохо относиться. Так что я истолковал ему его желание сохранить любовь своей матери, которое подразумевало принесение в нем в жертву всякой мужественности в надежде на обретение превосходства над отцом. Он был глубоко поражен этим истолкованием, которое открыло ему глаза. Он также понял свою глубокую амбивалентность, поскольку на протяжении многих лет он не показывал своего ужаса от гомосексуальности, от женственности (в себе самом) и от пассивности. Он наконец избавился от гомосексуальности, которая пробудила в нем мужественность, но не смогла перенаправить его мужское либидо на женщину из страха перед своими садистскими фантазиями, первоначально направленными на мать и глубоко вытесненными.
На самом деле проявлениям его сексуального либидо препятствовали: именно ненависть к обоим родителям, которую он признал-таки после череды рационализации; в той же степени, как и его ярый нарциссизм с садомазохистскими последствиями. Наконец, либидо дало о себе знать, сначала заставив его признаться мне, что либидо у него на нуле — ни малейшего желания, ни сексуального малейшего возбуждения. Затем, с продвижением анализа, заставив объявить мне о появлении болезненных эрекций; потом — о минимальных эрекциях, минимальных, чтоб не быть слишком тягостными. Все это — без малейшей склонности к реализации. Было ли это предвестником потери самообладания (владения собою)? Не было больше «человека из мрамора». Оставалось позволить родиться просто человеку, принимающему риск любить, страдать, не переставая желать.
д-р Андре Грин, член Парижского психоаналитического Общества.
Перевод - П.В.Качалов, психоаналитик, канд мед. наук.