Психотические нарушения. Встреча с Раскольниковым. Случай пограничного пациента
Мы также понимаем, что воспоминание детства, которым он с нами поделился в начале беседы, относится к тому времени, когда он жил в Казахстане. И он продолжает свой рассказ, вспоминая с гордостью о своей родине: «Мы жили на берегу Каспийского моря. Вы гордитесь своей Эйфелевой башней и иностранным легионом, а я горжусь своим родным городом. Это город атомной станции, где ядерная энергия преобразует морскую воду в питьевую. У нас также добывают уран для атомного завода». Но если, с одной стороны, он идеализирует свой родной город, то, с другой стороны, он также ассоциирует по поводу страха, которым было наполнено его детство: «Были также и химические заводы, испускавшие черные облака». Идеализации противостоит всегда присутствующее преследование, относящееся к плохо дифференцированным родительским образам.
И все-таки в ходе беседы Р. понял, что осознание человеческого достоинства и инаковости зависит от способности заменять поступки словами. Когда наше общение подходит к концу, я ему напоминаю о важности продолжения такого опыта, когда можно поделиться с другим, и о нахождении хорошего в себе. Он не перестает нас удивлять своим пониманием целей психической работы и говорит: «Это как дверь, которую открываешь в себе самом, но хорошее зарыто очень глубоко». Я желаю ему, чтобы он мог продолжать открывать эту дверь, он пожимает мне руку и говорит по-французски: «Bonne chance!» Я тоже желаю ему удачи, и наша встреча заканчивается. Он уходит в сопровождении двух милиционеров, оставляя у нас впечатление подлинности и человечности, о наличии которых в себе, думается, он и не догадывался.
Не знаю, как сложится его терапевтическое будущее, но надеюсь, что эта встреча, возможно, приоткрыла ему интерес к психической работе над самим собой и показала ее уместность. Для такого пограничного случая, как этот, психическая работа может быть только коррелятивной, как это показал Андре Грин (1990). Она заключается в установлении двойной границы — между внутренним и внешним (сома и внешний мир) и внутри психики — между психическими системами. Беседа с Р. продемонстрировала, что страх потери и внедрения оставлял место только жестокому поведению по отношению к другим или к себе самому. В этой связи, опираясь на работы Андре Грина, Клод Балье подчеркивает значение прибегания к действию, которое нужно отличать от перехода к действию: сексуальное преступление Р. не может быть понято как «настоятельное отыгрывание фантазма сексуального желания», что подразумевает переход к действию, а должно пониматься как «выталкивание действием процесса переработки» (Balier, 1996 2001; Green, 1974), а именно прибегание к действию, которое исключает любой фантазм и любое представление, отсылающие к материнскому имаго. В преступлении, совершенном Р. под влиянием алкоголя, речь шла о прибегании к негативной галлюцинации с целью уничтожить любую связь с материнским имаго и укрепить таким образом расщепление Я, что было подтверждено амнезией, последовавшей за преступлением. Если искомая выгода заключается в избегании психотической катастрофы, связанной со смешением субъекта и объекта, то за такую защиту приходится платить слишком высокую цену: происходит уничтожение всякой психической работы и одновременно замена ее на самое крайнее насилие над другим и над самим собой (Gibeault, 2001). Маленькая девочка, изнасилованная Р. в момент страшного одиночества, является одновременно и самим Р., и его матерью, отсылая к пережитым им в детстве сценам насилия между его родителями, и между ним самим и его матерью. Но преследуемая через преступное действие цель состоит как раз в уничтожении всякой связи с этими представлениями и с этими фантазмами.
Если беседа с Р. смогла нас так удивить и затронуть, то, может быть, это случилось потому, что установка двух консультантов открыла для Р. путь проработки конфликта амбивалентности и возможность восстановления отношений, хороших и плохих аспектов в себе и в другом, по ту сторону отрицания и расщепления Я. Конечно, мы далеки от иллюзий по поводу этой встречи, но если его психическое движение сумело включиться в ходе встречи с незаинтересованными лицами, то можно надеяться, что и другие встречи станут возможными и позволят Р. находить другие решения, нежели насильственный акт, для противостояния страху уничтожения.
В «Преступлении и наказании» Достоевский пишет о своем герое: «Он стыдился именно того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться перед "бессмыслицей" какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя». Именно такие мысли мог иметь и наш пациент, но мы также знаем, что благодаря обретению способности любить герой Достоевского сумел почувствовать, что он может быть хозяином своей собственной судьбы. И в тот ноябрьский день в Центре им. Сербского в Москве мы хотели бы после встречи с Р. надеяться на то, о чем пишет в заключении Достоевский: «Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа,— но теперешний рассказ наш окончен».
Ален Жибо