Психологические защиты. Феномен проекции в психоанализе
Проекция и проективная идентификация
С этой точки зрения введение М. Кляйн понятия проективной идентификации подтвердило значение главной «интеракции» между проекцией и интроекцией для понимания вклада проекции. Прежде всего, на уровне содержания влечений М. Кляйн показала, что использование процессов проекции— интроекции имеет отношение не только к противостоянию между проекцией неудовольствия во внешний мир и интроекцией удовольствия во внутренний мир, описанному Фрейдом для построения чистого Я-удовольствия. В психической жизни эти процессы применимы к любому содержанию, плохому или хорошему.
Кроме того, М. Кляйн ввела механизм проективной идентификации (1946), чтобы обозначить «прототип некоего агрессивного отношения к объекту», соответствующий бессознательной проекции в объект плохих частей. Это, конечно, предполагает некое различие между субъектом и объектом и ему способствует. Но благодаря идентификационному аспекту проективная идентификация тотчас же нацеливается на то, чтобы его аннулировать, вновь обретая идентичность между чувствами и представлениями субъекта и чувствами и представлениями объекта.
Это, впрочем, есть то, к чему приводит контроль за объектом, который коннотируется концепцией проективной идентификации и который уточняет то, что уже подразумевалось Фрейдом в его описании отклонения влечения к смерти: безусловно, влечение к разрушению, но также влечение к овладению и волю к власти. Такое движение, нацеленное на то, чтобы овладеть объектом и контролировать его изнутри, лежит у истоков того реального давления, которое оказывается на объект с целью заставить его жить, как живут «части Я», выделяемые субъектом. Отсюда переход от отношения интрапсихического к отношению интерперсональному; в результате объект приходит к тому, чтобы думать, чувствовать, вести себя в соответствии с влечениями, аффектами и представлениями субъекта.
Так же как и Фрейд, который провел различие между нормальной и патологической проекцией, М. Кляйн говорит о «нормальной» проективной идентификации, доброжелательной и лежащей в основе эмпатии: «Приписывая часть моих чувств другому, мы понимаем его чувства, потребности, удовлетворение, иными словами, мы залезаем в кожу другого» (р. 103). Эмпатия как модель понимания другого происходит от идентификации через проекцию хороших частей себя.
Эта точка зрения подтверждает обычный для наблюдения факт: идентификация с другим подчиняется некоему центробежному движению проекции своих собственных чувств и мыслей. Однако эта «хорошая» проективная идентификация может стать «плохой», если осуществляется «с избытком», поскольку тогда «эти хорошие части» Я будут ощущаться как потерянные, как если бы идеализация объекта приводила «к какому-то ослаблению Я» (1946, р. 203).
В защитах, патологической и нормальной, здесь отмечены различия экономического характера: количество задействованного возбуждения определит, «избыточна» ли защита и какова судьба проекции; от этого зависит, будет проекция на службе у расщепления Я или вытеснения. Патологическая проективная идентификация всегда сопровождается чрезмерным расщеплением объекта и Я на их идеализированные и преследующие части. Проективная идентификация предстает здесь как первичная форма механизма проекции, что подчеркивал Кинодо в нашем диалоге о различении между аспектами самого себя и частями самого себя: в случае проекции речь могла бы идти об аспектах самого себя (влечения, аффекты, представления), не ставящих под сомнение различение между субъектом и объектом; а в проективной идентификации может иметь место проекция не только влечений, аффектов, представлений, но также и частей Я, которые чувствуют эти аффекты, создают эти представления (Quinodoz, 2002, Gibeault, 2000). С этой точки зрения проективная идентификация могла бы предполагать расщепление Я, поскольку пациент должен «отсоединить и отщепить некую часть собственной психики, с тем чтобы ее проецировать». Это затрагивает целостность Я, равно как и целостность объекта по причине идентификации объекта с Я и владения объектом (Quinodoz, 2002).
Вот почему привлечение понятия проективной идентификации влечет за собой идею некоего межличностного измерения между субъектом и объектом — по причине некоторой вынужденной недифференцированности, которая приводит субъект к тому, чтобы заставить объект почувствовать аффекты, представления и даже заставить его действовать в соответствии с этими аффектами и представлениями. Кинодо настаивает на важности телесных и довербальных фантазмов, которые в этом случае часто включены в работу преобразований, ведущую к новому связыванию телесных ощущений, опытов и эмоциональных значений этих опытов.
В этой перспективе проективная идентификация с неизбежностью связана с работой с контрпереносом, нацеленной на репарацию этих первичных опытов и такое их преобразование, которое позволит преодолеть расщепление и способствовать разделению между собой и другим. Труды Рэкера, посвященные различию в контрпереносе дополняющей и соответствующей идентификации, а также труды Гринберга (1962), посвященные проективной контридентификации, вписываются в контекст этих исследований, иллюстрируя трудности психической переработки, которая также является продвижением дифференциации в аналитической работе.
Открытие М. Кляйн проективной идентификации как патологического механизма защиты фактически привело Биона к расширению этого понятия, истолкованию его как некоего принципа коммуникации, служащего реальности. Мы часто подвергали сомнению это расширение, сделанное, возможно, в ущерб точному пониманию. Было бы интересно отметить, что это открытие фактически обогатило фрейдовское осмысление проекции, продемонстрировав основные связи между проекцией, интроекцией и проективной идентификацией.
Клиническая точка зрения ведет, по мнению Кинодо, к различению между проекцией аспектов Я и проекцией частей Я, позволяя, таким образом, проводить различие между проекцией, служащей вытеснению и характеризующей невротическое функционирование, и проективной идентификацией, служащей расщеплению Я, характеризующей психотическое функционирование. Кинодо считает это разграничение полезным для клинической работы, но сомневается, стоит ли с теоретической точки зрения усматривать здесь основания для различения двух механизмов. Она добавляет: «Разница между ними, возможно, все же заключена в понятиях, к которым каждых психоаналитик обращается в его работе с пациентами» (р. 104).
Будет ли теоретическое решение заключаться в возможности вновь придать проекции и проективной идентификации их качество психического процесса? Если, как утверждает Фрейд, проекция с необходимостью связана с конституированием объекта, который рождается в ненависти, то надо признать, как предлагает Б. Розенберг, что проекция является защитой от внутренней деструктивности путем приписывания этой деструктивности объекту, что неизбежно влечет за собой смешение между внутренним и внешним. Бенно Розенберг видит в этом моменте некоторого смешения между внутренним и внешним с временной утратой проверки реальности (искажение восприятия) основное условие проекции. Даже если Розенберг не формулирует утверждение подобным образом, я думаю, мы можем сделать вывод, что проекция и проективная идентификация дополняют друг друга в описании процесса, конституирующего психику. Клинический взгляд на проекцию мог бы, напротив, привести к различению двух механизмов и к тому, чтобы видеть в проекции точку различения и противопоставления между внутренним и внешним, а в проективной идентификации точку недифференцированности и отсутствия различий.