Психотические нарушения. Символизация и психоз
Символизация и синергия ощущений
Благодаря работе психодрамы г-н А. смог проработать свой «эстетический конфликт», который Мельцер (Meltzer, 1988) описывает как опыт поглощающего присутствия объекта: красота матери не может быть ассимилирована ребенком, если разрыв между «внешним обликом "прекрасной" матери, который доступен органам чувств», и «ее внутренней загадочностью, которая должна быть интерпретирована и переработана творческим воображением» (р. 43), слишком большой. Как справедливо замечает Мельцер, ребенок «в итоге попадает в неизведанную страну, язык жителей которой ему неизвестен, равно как и расхожие сигналы невербальной коммуникации. Мать является для него загадкой — с улыбкой Джоконды и музыкой голоса, постоянно перетекающей из мажорных тонов в минорные, и наоборот» (там же).
В случае г-на А. живопись и музыка переплетаются и помогают понять его опыт, который не смог переработать «двусмысленные послания» матери, что и привело его к психотической смуте и к невозможности интегрировать интеллектуальную, эмоциональную и артистическую креативность. С точки зрения Биона здесь нужно работать над трансформацией бетта-элементов, соответствующих интрузивным и неперерабатываемым ощущениям, в альфа-элементы, способствующие формированию мышления, сновидений и фантазмов. Об этом же писал и Лапланш (Laplanche, 1987), упоминая в своей теории генерализованного соблазнения о необходимости для ребенка перерабатывать загадочные послания матери.
На последнем перед летним отпуском сеансе г-н А. впервые вспомнил, как был оставлен родителями, несмотря на их присутствие, наедине со своими чувствами и непонятными ощущениями. Задавая себе вопрос о причинах того, почему он ассоциировал расставание как пустоту, он спросил себя, не покидали ли его в раннем детстве. На мой вопрос, о каком времени идет речь, он ответил: «О четырехлетнем возрасте»,— и продолжил, поправляясь: «Я не помню себя в четыре года, но раньше, когда я еще был в коляске, вокруг было полное молчание. Родители были рядом, но не разговаривали, они ссорились, а я ничего не понимал, это были слова без звуков». Он нам объясняет, что ссора была связана с квартплатой, которую требовал домовладелец, что отец не заплатил вовремя, и потом добавляет: «Примерно так же я себя чувствую сегодня».
Именно невозможность интегрировать эти ощущения и привела господина А. к выстраиванию отношений с другим только в модусе либо слишком большого отсутствия, либо большого присутствия, как это делал ребенок в коляске, который был не в состоянии понять «слова без звуков»: странное выражение г-на А. для обозначения «звуков без слов», непонятного шума, эквивалентного «словам без звуков», разрушающему молчанию со стороны родителей, связанному в силу конфликта с дезинвестированием и с пренебрежением к эмоциональной жизни ребенка.
Это воспоминание ребенка, брошенного на произвол судьбы, не способного интегрировать послания родителей, привело господина А. к сверхинвестированию зрительных ощущений вплоть до галлюцинации. А как же обстоит дело с другими органами чувств? Г-н А. поделился своими размышлениями о причинах того, почему его так преследовало слово «прогорклый». Это явилось для него возможностью осознать свое отвержение всякой сенсорики, так как слово «прогорклость» («ranee») отсылало к «блужданию» («l'errance»), a отсюда — к «прогорклому молоку» («lait rance»), запах, вкус и цвет которого он никогда не мог выносить. Играя со словом «прогорклость», он вынужден был перейти к вещи и наглядно представить, тоже впервые, первичные отношения со своей матерью на уровне запахов и прикосновений. Сказав: «Моя мать плохо пахла»,— г-н А. ассоциирует по поводу движения своего влечения, что заканчивается инсайтом: «Я в то время чувствовал прогорклость»,— и потом: «Я разрушаю все» — и: «Как только я прикасаюсь к чему-нибудь... фу!»
Таким образом, грудной ребенок отверг мать на уровне тактильных, обонятельных и вкусовых ощущений, которые переживались как плохие и деструктивные.
Во время этой сцены пациент начинает говорить о скверных запахах своего отца, который «пукал», что раньше считалось признаком мужественности, но мужественности деструктивной, так как телесные газы связывались с газовыми камерами нацистских концлагерей. Отец и дедушка по отцовской линии во время Второй Мировой войны сотрудничали с немцами, что заставило г-на А. отойти от всякой мужской идентификации, если не считать садистическую. При разыгрывании мизансцены с плохими запахами обоих родителей он обрел средства для более эмоционального понимания того, что первосцена имела для него деструктивное значение, а именно анально-садистическое.
После эпизода, касающегося полисемии слова «прогорклость», в общении с ведущим г-н А. осознает отвержение своего тела и своих ощущений так же, как и родительских объектов, которые полностью лишили его средств для того, чтобы чувствовать, осмысливать и открывать этот мир:
Г-н А.: Угу {молчание) я не знаю {молчание) ну да, я, я не знаю почему. Но тогда, если я думаю о том, как пукал мой отец, это наводит меня на мысль о газе, о чем вы говорили, бр-р-р {сопровождая мимикой), ну тогда это еще и истребление, а я действительно всегда нахожусь внутри.
А. Ж.: Я думаю, что то, о чем вы вспоминаете, говорит о том, что все мы имеем тело (г-н А.: Да) и что ощущения и запахи являются его составной частью.
Г-н А.: Да, да, да.
А. Ж.: И в вас есть часть вас самого, которая захотела их отвергнуть, эти ощущения, эти запахи.
Г-н А.: А, ну да, да, а без запаха, что это значит? Ничего.
А. Ж.: Ничего.
Г-н А.: Отсутствие тела.
А. Ж.: Именно тела.
Г-н А: Кто-то, у кого нет запаха (молчание).
А. Ж.: Есть выражение: без запаха, без цвета и без вкуса — скучный и неинтересный.
Г-н А.: Ну конечно, именно так; его не видно.
А.Ж.: Его не видно.
Г-н А.: Его не чувствуешь.
А. Ж.: Он бестелесный.
Г-н А.: Он безвкусный.
А. Ж.: Я думаю, что в то же время...
Г-н А.: (Прерывая А. Ж.) А! Да, это следствие жертвы...
А. Ж.: Да!
Г-н А.: На прошлой неделе.
А. Ж.: Точно, нужно было пожертвовать телом. Тогда как тело, вы об этом очень хорошо говорите, именно тело позволяет вам существовать (г-н А.:Да), жить, ощущать, чувствовать (г-н А.: Да) и разделять также, в частности, любовные отношения (г-н А.: М-м-м), поскольку вы задавали мне вопрос о любовных отношениях.
Далее г-н А. ассоциирует по поводу запаха цветов и предлагает сыграть сцену, посвященную «хорошим запахам». Тема цветов уже была предметом одного из сеансов несколько лет назад в связи с первым трансферентным сновидением: «Он нес мне огромный букет ярких благоухающих цветов, за которым я исчезал».