Истерия и конверсионные симптомы. Психотерапия истерии. Истерия: кризис либидо в связи с дифференциацией полов
Истерия и женское
Известно, что термин «истерия» происходит от греческого слова, которое означает «матка». В далеком прошлом, поскольку этот термин восходит к египетским папирусам четырехтысячелетней давности, психопатологическая теория существовала в виде некоей «маточной теории» вплоть до XIX в. Это теория блуждающей матки, самостоятельного зверя, жадного и иссохшего, который бродит внутри женского тела в поисках влаги и сексуального удовлетворения, сжимая органы, вызывая удушье. Мысль о звере имела распространение и во времена Шарко, Фрейд использовал в связи с истерией термин «черный зверь» (bête noire — предмет особой ненависти, в высшей степени противный). Этот недуг так и остался «черным зверем» для врачей, тем же самым он был и для священников эпохи «охоты на ведьм» в Средние века, а именно демоническим, одержимым, и оставался таковым до XVIII в. Этот «черный зверь» — символ провокации и загадки женского желания, не напоминает ли он другое выражение Фрейда — «черный континент»?
Но почему женское, а не женщина?
Истерия — это способ невротического ответа на вопрос о дифференциации полов и на загадку женского. Ее эротическая игра направлена на поиск сексуальной идентичности. Она имеет смысл только в отношении фаллической позиции к женскому и к отказу от женского.
Я определяю «женское» в концептуальном смысле как один из терминов различения, который строится из всех различений парадигмы «дифференциации полов».
В отличие от оппозиции «все или ничего» фаллической стадии нельзя говорить только о женском, отрывая его от мужского. Речь идет о паре «различения и комплементарности», которая строится на взаимном основании.
Таким образом, я не использую этот термин в смысле первичного женского5. Моя концепция отличается настолько же от понятия Винникотта о «чистом женском элементе», насколько и от понятия о «нечистом женском элементе»; оба отсылают к первоначальному, которое не располагается на уровне события-прихода дифференциации полов (мужской-женский) для субъекта, а располагается в периоде идентификаций с материнским или с сексуальным женским матери. Я выбираю термин рецепции в отношении забот и термин пассивности касательно материнского соблазнения. Но я сохраняю термин «женское» для времени испытания на инаковость, когда вступает в силу кормящий взломщик дифференциации полов, испытания, начинающегося в эдиповом конфликте, но осуществляющегося полностью в сексуальных отношениях наслаждения. Когда это испытание случилось, загадка женственности исчезает. Если Фрейд в 1937 г., столкнувшись с трудностями и неудачами в аналитической работе, испытал потребность в осмыслении нового «подводного камня», «загадки», некоей Сциллы после Харибды — влечения к смерти — «камня-загадки» «отказа от женственности», то это была, на мой взгляд, форма его раскаяния, способ вновь ввести сексуальное, возвратить сексуальному влечению демоническую способность, которой он его лишил, придать ему ту же разрывную полярность, что и влечению к смерти.
Почему женское?
Чтобы попробовать ответить на этот вопрос, я сформулировала несколько гипотез.
Первая гипотеза: именно в отношении «женского» (как и в отношении всех влечений) (Goldstein, 1995) неизбежно появляется то, что противоречиво определяет сексуальное влечение,— быть одновременно тем, что кормит и взламывает психику.
И как раз трудность осмысления этого самого женского сексуального из-за неизбежного постоянного натиска больших количеств либидо и подсказывает Фрейду понятие «отказа от женственности», совершенно непреодолимого, в виде зависти к пенису или в виде отказа от гомосексуальной пассивности.
Что действительно Фрейд не рассматривает, так это то, как обстоит дело с большими несвязанными количествами возбуждения, когда они принимаются в Я без травматического взлома, без поражения Я, т.е. с кормящим взломом. Именно там располагается центр интроекции любой ценой больших количеств либидо, где одной из форм реализации является либидинозное генитальное женское. Именно там располагается также и «страх женственности». Фрейдовские теории страха не позволяют осмыслить «женское».
Но не Фрейд ли, обладая интуицией, написал Флиссу в ноябре 1899 г.: «Я все еще не знаю, что делать с женской + + +, и это заставляет меня сомневаться относительно всей системы».
Вторая гипотеза: эта удивительная «загадка», «подводный камень», отказ от женского есть отказ от того, что в дифференциации полов оказывается самым чуждым и самым трудным для помещения в рамки анальной или фаллической логики,— женский половой орган. Половой орган — невидимый, скрытый, чуждый носитель всех опасных фантазмов. Он тревожит мужчин, потому что напоминает образ кастрированного органа, внушающего им страх за собственный половой орган, но особенно их пугает раскрытие женского тела, его поиск наслаждения и его способность принимать большие количества постоянно действующего либидинозного натиска.
Третья гипотеза: разгадывая эту «загадку», «подводный камень», Фрейд приходит к пессимистической точке зрения на сексуальность, что указывает, хотя и не эксплицитно, на бессилие сексуальности (сексуальную импотенцию) и на бессилие аналитика помочь.
Действительно, Фрейд считает, что женщина остается, по всей видимости, порабощенной завистью к пенису, что недалеко от истины, а мужчина — к гомосексуальному страху быть пенетрированным.
Я бы сказала, что в обоих случаях речь идет о прегенитальной защите против страха генитальной кастрации — страха пенетрированной вагины или страха быть пенетрированным либидинозным пенисом. Итак, речь идет опять же о дифференциации полов на уровне самого сексуального отношения.
Я отличаю «отказ от женственности», преодолимый «подводный камень», который уступает и открывает вход, необходимый для пенетрации, от «отказа от женственности», непреодолимого «подводного камня», не сдвигающегося, закрывающего любой ценой вход влечению, и чуждому, и ведущему к фригидности у обоих полов. далее >>>