Зигмунд Фрейд и психоанализ. Фрейд и его время
Но еще большее влияние на развитие Фрейда оказали, каждый по-своему, другие четыре человека: Брейер, Фляйшль, Шарко и Флисс. Йозеф Брейер был заботливым другом и коллегой-врачом, который — по крайней мере вначале — не отказывал молодому ученому в поддержке даже тогда, когда работы Фрейда о сексуальности натолкнулись на полное табу со стороны общества. Несомненно, на Фрейда должна была произвести впечатление и роль мудрого наставника, которую в качестве врача исполнял Брейер; но самое главное — это то, что Брейер познакомил молодого исследователя с тем случаем, который оказал решающее влияние на развитие психоанализа: с Бертой Паппенгейм, знаменитой «Анной О.». Брейеровская пациентка благодаря гипнозу, похоже, почти уже излечилась от
истерии, когда Брейер внезапно прервал лечение — очевидно, он посчитал, что пациентка в него влюбилась — в дальнейшем Фрейд расценил эту «влюбленность» как сопутствующее явление переноса (см. статью Мартина Гротьяна «Фрейдовские классические случаи»).
В физиологической лаборатории великого Эрнста фон Брюкке неизгладимое впечатление произвел на Фрейда, а затем вызвал у него огромное чувство вины молодой врач-ассистент Эрнст фон Фляйшль-Марксоу, несомненно одаренный, прекрасный ученый. Вместе с тем Фляйшль был весьма несчастным человеком, вследствие тяжелой болезни пристрастившимся к морфию. Фрейд попытался избавить его от этой зависимости с помощью кокаина — но достиг только обратного результата. Десять лет спустя Фрейду приснился полный чувства вины сон о своем друге, которого он приучил к кокаину, что, по-видимому, стало причиной его преждевременной смерти. Не говоря уже о дружбе, Фляйшль, несомненно, был для Фрейда образцом ученого; вместе с тем Фляйшль стоял на пути Фрейда к должности ассистента у Брюкке, и это стало одной из причин, почему Фрейд отказался от научной карьеры физиолога и вместо этого занялся практической медициной. Но только эта независимость и позволила ему осуществить свои революционные идеи.
Если Брюкке и Мейнерт, возведшие строгий позитивизм и физикализм школы Гельмгольца и Маха в новую догму венской науки, производили впечатление прежде всего своей добросовестностью и объективностью в применении новых методов исследования, то Жан Мартин Шарко располагал к себе совершенно иными качествами. Во время своего пребывания в Париже в 1885—1886 гг., ставшего возможным благодаря стипендии, Фрейд работал и обучался в Сальпетриерской лечебнице, где познакомился с совершенно новой концепцией истерии. Однако имело значение не только то, что рассказывал Шарко о душевных компонентах этого «невроза» , но и то, как это делал темпераментный француз, чьи клинические демонстрации экспериментов с гипнозом произвели на Фрейда глубокое впечатление. В одной из статей Леон Шерток (Chertok 1970) показал, что повлияли на Фрейда не только личность Шарко, чуждый и внушающий тревогу Париж, новая психотехника гипноза и нетрадиционное мышление Шарко, но и собственная вытесненная сексуальность (Фрейд в течение трех лет имел возможность лишь переписываться со своей невестой Мартой; см. статью М. Гротьяна «Переписка Фрейда»), пробужденная клиническими демонстрациями истерических пациенток.
По мнению Джонса, это пребывание в Париже было периодом огромного внутреннего смятения: «Борьба, должно быть, была титанической» (Jones I, 336). Здесь, под непосредственным впечатлением от личности Шарко и вдали от ригидной академической среды Вены, Фрейд сумел сделать эпохальный шаг от физиологического к психологическому образу мышления, без которого психоанализ не мог бы появиться.
С точки зрения истории науки удивительно то, что Фрейд познакомился с гипнозом только во Франции (кроме Шарко он изучал его затем еще в Нанси у Бернгейма и Льебо), хотя за век до этого Франц Антон Месмер (1734—1815) в Вене не раз демонстрировал свой близкий гипнозу метод «магнетизма».
Еще с одной научной дисциплиной столкнулся Фрейд, познакомившись с Вильгельмом Флиссом, дружба с которым продолжалась с 1887 по 1901 год. Берлинский врач-отоларинголог стал не просто его партнером по переписке (см. статью Мартина Гротьяна «Переписка Фрейда»), которому адресовались письма с первыми рассуждениями и наблюдениями Фрейда о колоссальной роли бессознательного в душевной жизни человека (Хайнц Кохут [Kohut 1975] говорит об особом «креативном переносе», который произошел у этих двух совершенно по-разному одаренных людей, причем Флисс скорее выступал в роли живого «зеркала» для фрейдовских мыслей). Он внес также и свою лепту в развитие фрейдовских идей, в частности рассуждениями об определенных гипотетических числовых отношениях в сексуальном цикле, из которых, правда, Фрейд всерьез задумался лишь об идее человеческой бисексуальности, отстаиваемой им на протяжении всей жизни.
Остается упомянуть еще зоолога Карла Клауса, у которого Фрейд прослушал лекцию «Дарвин и биология» и с чьей помощью он получил стипендию, для того чтобы в 1876 году в Триесте принять участие в исследованиях, проводимых на основанной Клаусом зоологической опытной станции. Люсиль Б. Ритво (Ritvo 1973) в своей статье показала, как благодаря этой работе у Клауса Фрейд все более и более укреплялся в дарвинистском мышлении. Кроме того, в Триесте он впервые с научных позиций занимался сексуальностью, изучая половые органы угрей.
Естественнонаучными предпосылками фрейдовского мышления, в частности в области физиологии, занимались также Ола Андерссон (Andersson 1962), Рай-нер Шпельманн (Spehlmann 1953) и Уолтер Стюарт (Stewart 1967). Идеи, которые возникли в этом направлении, исследует во вступительной статье к переписке между Флиссом и Фрейдом Эрнст Крис (Kris 1950).
Венские естествоиспытатели в значительной мере повлияли и на фрейдовский атеизм. И наоборот, влияние пантеиста Гёте, статья которого «О природе» дала нерешительному старшекласснику Фрейду толчок к тому, чтобы поступить в университет для изучения медицины, похоже, не было столь сильным.
Вряд ли можно сказать, что философ Франц Брентано, лекцию которого об Аристотеле Фрейд прослушал в летний семестр 1876 года, оказала на Фрейда большое влияние. В последующие годы Фрейд постоянно подчеркивал, что он ничего не понимает в философии, после того как однажды ему указали на некоторые параллели между психологическими исследованиями Ницше и его собственными. Однако, сколь бы незначительным ни было это влияние, он все же перевел 12-й том собрания трудов английского социального философа Джона Стюарта Милля, в том числе статьи о рабочем вопросе, эмансипации женщины и социализме, и в результате этой работы получил представление, хотя и весьма фрагментарное, о философии Платона. К духовным предшественникам Фрейда Джонсом и Элленбергом причисляются также и другие философы, правда, с более психологическим уклоном: Иоганн Фридрих Гер-барт, Теодор Липпс, Густав Теодор Фехнер. Как бы то ни было, Гербарт разработал концепцию, отчасти явившуюся предшественницей фрейдовского представления о бессознательном.
Однако Джонс в главе «Фрейдовская теория душевной жизни» указывает на то, что философские познания Фрейда были весьма скромными: «Немногое, что он знал, он знал явно понаслышке» (Jones I, 428). После фазы радикального материализма в период учебы его воззрение все более превращалось в смесь идеализма, материализма и феноменологии.
В критической статье о биографических изысканиях, касающихся личности Фрейда, К. Р. Эйсслер (Eissler 1975, 1097 и далее) обращает внимание на то, что ошибки могут возникать не только в результате выводов по поводу фрейдовской библиотеки — иногда следует перепроверять и собственную фрейдовскую информацию: «Согласно высказываниям Фрейда, он был свободен от влияния Шопенгауэра и Ницше. Людвиг Маркузе (Marcuse 1956) указывает на то, что уже сама по себе эта фрейдовская формулировка косвенно доказывает факт такого влияния, а Хайнц Гартманн (Hartmann 1927) справедливо предполагает, что Фрейд должен был многое узнать о Ницше от Йозефа Панета (1854—1890), с которым он лично общался» (Eissler 1975, 1101; см. также письмо Ницше Й. Пане-ту, написанное в мае 1884 года [ОеЫег 1917, 28] ).
Вольф Лепениес и Хельмут Нольте (Lepenies, Nolte 1971) говорят о влиянии английского философа Томаса Гоббса (1588—1679), в основе представлений которо
го лежит тезис о зле, заложенном в человеческой природе, — воззрение, нашедшее свое отражение у позднего Фрейда в его теории о влечении к смерти; вопреки Карлу Марксу, придерживавшемуся высказанного Жан-Жаком Руссо тезиса о «добром дикаре», которого испортило только общество (см. также статью Э. Федерна в т. II).
Гораздо большее влияние на психологическое знание и мышление Фрейда оказали, пожалуй, писатели, в первую очередь Шекспир и Гёте, с которым он в значительной мере себя идентифицировал. Фрейд постоянно цитировал греческие трагедии, а также Шиллера, Гейне, Жана Поля и многих других. Достоевскому он посвятил свой очерк об отцеубийстве (1928). Собрание сочинений Людвига Берне подарили Фрейду еще на его 14-летие. (Могилы Гейне и Берне в Париже — единственные, которые он посетил на кладбище Пер-Лашез, — Jones I, 292.)
Фрейд много читал, о чем подробно рассказывается в работах Петера Брюк-нера (Bruckner 1962, 1963). Он активно обменивался мыслями с Роменом Ролла-ном, Стефаном Цвейгом и Арнольдом Цвейгом. А Томас Манн, в своей речи «Фрейд и будущее», произнесенной по случаю 80-летия Фрейда, отдал должное как фрейдовским психологическим открытиям, так и его прекрасному немецкому языку. И, наконец, в одно время с Фрейдом в Вене жил Артур Шницлер, который в своих очерках и рассказах предвосхитил и отразил многие научные выводы Фрейда и которому Фрейд однажды написал: «Я хочу сделать Вам одно признание... Мне кажется, я избегал Вас из своего рода боязни двойника...» (Н. Schnitzler 1955).
Шведский литературовед Гуннар Бранделл в своей книге «Зигмунд Фрейд — дитя своего времени» (Brandell 1976) исследовал роль литературы во фрейдовском учении и убедительно доказал, что оно имеет глубокие корни во французском натурализме и скандинавском радикализме.
Как мы видим, фрейдовское мышление формировали как представители древней исторической эпохи, так и его современники, как поэты, так и ученые. То же самое можно сказать о государственных деятелях и политиках, с которыми доводилось сталкиваться или о которых узнавал Фрейд, а также великих первооткрывателях. Когда Фритьоф Нансен достиг Северного полюса, Фрейд в письме к Вильгельму Флиссу восторженно отозвался о мужестве исследователя (Lehmann 1966). Наполеоновский полководец Массена произвел на него столь же глубокое впечатление, как и Моисей, вождь иудейского народа, а Наполеон и Ганнибал вызывали у него просто-таки безграничное восхищение.
Тем не менее его работы определял прежде всего дух науки. Гений Ренессанса Леонардо да Винчи, которому Фрейд посвятил одну из своих глубоких работ (1910), был ему столь же близок, как и современник Альберт Эйнштейн («Почему война?», 1933). Именно модельные представления его времени о механике и физиологии стали прообразами его собственных психоаналитических моделей («психический аппарат»). А развивавшаяся в годы его юности и первых великих триумфов современная техника навеяла некоторые собственные мыслительные конструкции и термины, такие как «защитные механизмы», «катектическая энергия», «инерционный принцип» и многие другие.
Но еще больше, чем все научные предшественники и современники, повлияли на него, пожалуй, те, кому он посвятил труд своей жизни: его пациенты. Косвенно уже брейеровская пациентка «Анна О.» (Bram 1973), но прежде всего «Ирма» , центральная фигура первого по-настоящему проанализированного собственного сновидения (Grunnert 1975); затем «Дора», «маленький Ганс», «человек-крыса», «человек-волк», и многие другие (см. статью Мартина Гротьяна «Фрейдовские классические случаи»). Первый значительный кризис Фрейда в применении нового психоаналитического метода возник именно тогда, когда он понял, что слишком буквально воспринимал изображенные больными фантазии о совращении; в дальнейшем от таких ошибок его оберегало открытие феноменов переноса и контрпереноса, а пациенты с тех пор стали его надежными помощниками в проникновении в царство бессознательного.
Юрген фом Шайдт