Сновидения. Толкование снов. Коммуникативная функция сновидений
Исследования гипноза показывают, что сон вызван расщеплением остатков дня, при котором «хорошая часть» интроецируется, а «плохая» удаляется (Kanzer 1953). Процесс засыпания является не просто нарциссической регрессией, а разрешением конфликта, в котором хороший (эдипов или предэдипов) родитель воссоединяется с Эго, а плохой — уничтожается. В тревожных сновидениях попытки подобного рода не достигают успеха. Спящий человек в действительности не является одиноким: он «спит» со своим хорошим интроеци-рованным объектом. Это отчетливо проявляется в привычках спящих: в физической потребности в родителе у ребенка, в сексуальном партнере у взрослого, в потребности в свете, игрушках и ритуалах как предварительных условиях для сна у невротиков (Winnicott 1953).
Для последней категории благоприятны интроективные меры — прием пищи, напитков, пилюль, душ — и, конечно же, архаические формы подобных действий, такие, как убаюкивание, укачивание и пение колыбельной. На «экране сновидения» можно увидеть следы и черты партнера по сновидению (Lewin 1950); рассказы родителя и молитвы на сон грядущий являются одновременно успокоением и разрушением родителя при помощи механизмов расщепления. Пробуждение, наоборот, представлено в мифах как неохотное расставание с любимым объектом, часто как последствие запретного взгляда (когда человек открывает глаза), как, например, в легенде о Психее и Эроте и в легенде об Орфее и Эвридике. Сон можно также представить как пленительную силу темноты, от которой человек пытается спастись (Персефона и Плутон); поэтому как в «хороших», так и в «плохих снах» (Левин), Эго не является одиноким.
Переход от сна к пробуждению не является абсолютным, и «простые сновидения» детей, которые берут свое начало в реальных отношениях, могут переносить желание из сновидения обратно в реальность. Например, сообщение разочарованной маленькой девочки о том, что «кто-то» во сне дал ей вишни, содержало также и безошибочный намек на ее отца. Несмотря на свою более замаскированную форму, сон «маленького Ганса» о двух жирафах был тактичным напоминанием его родителям о том, что он уже знаком с определенными жизненными фактами. Когда ребенок зовет
Свою мать — это признак непосредственного влияния кошмара, или отражение парализующего страха перед его неспособностью сообщить об этом кошмаре. Объектные отношения, установленные «сверху» подобным образом, образуют поверхность для иерархии отношений «снизу».
Удаление или приближение объектов в сновидениях связано, по-видимому, с детскими воспоминаниями о приближении или удалении родителей, то есть с доступностью для общения, отражающей уже имеющуюся пространственную конфигурацию границ Эго. Сновидения, связанные с падениями, подъемами или полетами, представляют собой тот же принцип и в значительной степени определяются у мужчин опытом их эрекции. Прекращение общения, часто с оттенком смерти или кастрации, может быть выражено во сне прямым отделением от своего тела или такими типичными символами снови- дения, как потеря зубов, опоздание на поезд и т.д.
Эксгибиционистские сновидения и сновидения, связанные с наблюдением за другими, обычно свидетельствуют о желании (или о страхе) общения; пустое сновидение с оргазмом может свидетельствовать, в соответствии с обычным антитезисным характером первичных символов, одновременно о выполнении желания установить зрительный контакт с объектом и о желании разорвать его. Обонятельные, тактильные, тепловые и слуховые впечатления, а также двигательные импульсы служат этим целям в той же мере, что и зрительные представления. Коммуникативное значение в сновидении и его описании могут иметь бреши, неясные детали, провалы в памяти, или элементы, противоположные им.
Фрейд указывал, что и во время сновидения может возникнуть мысль: «Я должен рассказать об этом аналитику». Он обнаружил, что в сновидении, так же, как и в импульсе, в котором содержится желание описать свой сон, существует сопротивление рассказать о нем. Другие также подчеркивали позитивную склонность спящего в тех же условиях к тому, чтобы рассказать о себе (Abraham 1948; Blitzsten et al. 1950; Sharpe 1937). Оба аспекта представлены в небольшом шедевре двусмысленности общения, когда пациенту снилось «что-то» о его девушке — больше он ничего не смог вспомнить о своем сне, — и он сразу же подумал: «Я должен рассказать об этом аналитику». В своей более позитивной форме это означало: «Я должен сказать аналитику, что отказался от снов о своей девушке». Точно так же Фрейд считал, что забытое имя в сновидении означает: «Мне это не должно сниться».
Все аналитики знакомы с признаками преодоления сопротивления. Его предвестником часто служит серия сновидений после долгого бессонного периода, в которой все сильнее проявляется желание общаться (как источник порождения инстинктивных влечений), заявляющее о себе раньше, чем пациент может осознать его. Одна женщина, страдавшая агорафобией, пытаясь справиться с осознанием усиления своих сексуальных чувств, была вынуждена рассказать мужу, которому она обычно ничего не рассказывала о ходе лечения у психоаналитика, свой сон, в котором она танцевала с неким мужчиной (аналитиком). Поддразнивание мужа было также предупреждением возросшей тревоги с его стороны (поскольку речь шла об агорафобии) и средством укрепления ее собственной защиты; сообщение же аналитику об этом сновидении, резко контрастирующее с ее привычкой забывать сны, было направлено на совращение аналитика и осуществление интрапсихического общения в виде любовных объятий с танцующим партнером.